— Слышал от девочек, вы киношник.

Обожаю слово “киношник” — меня от него переворачивает. Но признаю?сь:

— Да.

— А какие фильмы снимали?

Терпеливо объясняю — не снимаю, а пишу. Скучным голосом начинаю перечислять. Он скучно слушает — ни одного не знает. Даже “Всадник без головы” не вызывает интереса — другое уже поколение.

Надо спасать положение. И — вдогонку — с надеждой: “Вот еще… еще… «Новогодние приключения Маши и Вити»!”

Он оборачивается. Сразу же. Никакой скуки, восторг и блеск в очках.

— Да? Правда? Это вы? Про кота Матвея?

Вот ведь, надо же! И кота маминого давно уже нет, а слава его — бессмертная — гремит и распространяется!

Я скромно подтверждаю свое авторство.

— Ну, вы даете! Никогда бы не подумал!

То есть — при взгляде на меня.

И возбужденно вылетает в коридор — чуть ли даже не вприпрыжку.

Я остаюсь один и соображаю — на кого же он похож, кого мне напоминает? Ну, конечно! Очкарик Витя из этой самой моей сказки!

Ирина уже у меня в палате, приехала. Появляется профессор Александров, лечащий очкарик топает за ним. Серьезен опять, но вдруг — за спиной шефа — заговорщицки поглядывает на меня, как будто мы с ним — через кота Матвея — приобщены к какой-то общей радостной тайне.

Профессор, кивая, выслушивает его отчет. Потом — мне:

— А ты чего разлегся? Вставай, вставай! Хватит. Завтра будем выписывать.

Заметив удивление на лице у Ирины, вызывает ее в коридор.

— Вы всё это не слушайте — можно, нельзя… Чем быстрее забудет об операции, тем здоровее будет!