счастливым, если в браке полюбовно уживались три начала: православно-христианское, домостроительное и чувственное. Се значит, что для жены богоданный муж, Богом данный, есть и возлюбленный брат во Христе, и отец семейства, а уж потом мужчина во плоти. Для мужа богоданная жена, Богом данная, есть и возлюбленная сестра во Христе, и мать семейства, а уж потом женщина во плоти. Брак, венчанный на Небесах Господом Богом, был радостен и крепок, коль зиждился на крепких братско-сестринских отношениях во Христе, если жена попалась домовитая, смиренная, живущая по заповедям Христовым, во страхе Божием, если муж – работящий, яснодушный во Господи, жалостливый, но и кремнистый духом православным, за коим жена, яко за каменной стеной – за мужика завалюсь, и беса не боюсь. Божественный брак в православной семье не шатался и без чувственного начала и даже без отцовско-материнского, но крепко держался на одной лишь братско-сестринской любви во Христе. И супруги, поминая свои отношения, не говорили: любил и любила, а жалел и жалела… Традиционные русские понимали любовь в смысле любовь к Богу и ближнему, а у супругов друг для друга была припасена жаль. Вопреки жестоковыйным романтикам, изъеденным мирской гордыней, полагающим, что жалость унизительна. После любви к Богу жалость к ближнему превыше всех иных душевных свойств… Недаром и поговорка в русском народе жила: человек жалью живёт… Муж перед Богом ответит и за свои грехи, и за грехи жены, но за сие, как говорил апостол Павел ефесенянам, «…жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу, потому что муж есть глава жены, как и Христос Глава Церкви, и Он же Спаситель Тела (Тела Церкви). Но как Церковь повинуется Христу, так и жены своим мужьям во всём».

Изреча апостольские поучения, иерей, прищуристо глядя в Санину душу, вопросил:

– Имаши ли, Александр, произволение благое и непринужденное, и крепкую мысль, пояти себе в жену сию, Клавдию, юже зде пред тобою видиши?

Саня, хотя и от случая к случаю понамарил в храме, когда плотницкий топор бездельничал на верстаке, хотя кое-что и смекал в божественной литургии и таинствах, ныне вдруг замешкался и лишь кивнул головой. И тут уже услышал грозное повеление отца Евгения:

– Глаголь, Саня: «Имам, честный отче»!

– Имам, имам, честный отче.

– Не обещался ли еси иной невесте?

– Реки, Саня: «Не обещахся, честный отче».

– Не обещахся, честный отче.

Какие обещания?! Помнится, Саня горбатился на клятого буржуя, пахал, прости Господи, на воровском лесоповале и, бывало, уже на третий день так затоскует по Клавдии, что бензопила из рук валится, кус хлеба, словно корённый либо ворованный, поперёк горла топорщится. Хотя, что уж греха таить, случалось, и любовался на бравых девок, и даже блудные помыслы, случалось, палили грешную душу, но Саня тут же воображал Клавдию, что в бабах пуще расцвела, тем и спасался; но ежели и Клавдия не выручала из беды, настойчиво шептал «Господи, помилуй!.. Господи, помилуй!.. Господи, помилуй!..», и шептал так плотно, что меж словами и малого зазора не оставалось, куда бы скользнул помысел; и завершал мольбу лишь тогда, когда гасло любострастное пламя и молитвенный ветер развеивал жаркий пепел. Но, бывало, прибежит с лесоповала, стиснет Клавдию в объятьях, шепчет: мол, так истосковался по тебе, любимая, что и белый свет не мил, а жена возьми да и спроси: «Ты, Саня, по мне истосковался или ты кого любишь-то, скажи, меня или мои бока?..» Саня охолонётся, отпрянет, почешет в затылке: «Я, Кланя, люблю твою ласковую душу…» Кланя благодарно улыбнётся, а Саня хитро добавит: «С боками вместе…» «Тьфу, на тебя, срамец… – проворчит, бывало, Клавдия. – Остынь, ребятишки кругом…»

Воззрившись на невесту, отец Евгений вопросил и её, глаголя:

– Имаши ли произволение благое и непринужденное, и твердую мысль, пояти себе в мужа сего Александра, его же пред тобою зде видиши?

Клавдия с улыбкой глянула на Саню – словно знойным полуднем холодный дождь сквозь солнце окатил сопревшего мужика, и кивнула:

– Имам, честный отче.

– Не обещалася ли еси иному мужу?

– Не обещахся, честный отче.

Кому обещаться, коли, не успев оглянуться, обросла ребятишками и к мужу приросла?! По молодости, вскоре после женитьбы, влюбилась в учителя, так теперь стыдно и поминать.

В ектенье великой, что последовала, дьякон помолился за венчаемых:

– О рабех Божиих, Александре и Клавдии, ныне сочетавающихся друг другу в брака общение, и о спасении их, Господу помолимся.

– Господи, помилуй!.. – воспели ангелы трубящие.

– О еже благословитися браку сему, якоже в Кане Галилейстей, Господу помолимся…

На брачном пиру в Кане Галилейской, помянулось Саня читанное, кончилось веселящее душу питие, и жених с невестой ожидал позор; тогда Иисус Христос обратил в дивное вино шесть каменных водоносов, полных воды, и гость удивлённо сказал жениху: «Всяк человек прежде доброе вино полагает, а когда упьются, тогда худшее; ты же соблюл доброе вино доселе…» Пир в Кане Галилейской Сане явился в память потому, что венчанных ожидало свадебное застолье, а самогона тот всего литр выгнал… Саня, пивший редко, но метко, – случалось, и лёжа покачивало, – пивший и с ненавистью к пойлу, а во хмелю дурной, дал церковный обет, зарёкся, пока на год, даже в рот спиртное не брать, и дружков подбивал к зароку. «В Кане-то, поди, пили вино