Страшно было ровно две секунды. Что он отвернется, уйдет или же просто продолжит стоять, не отреагировав на просьбу. Но Эрик меня обнял. И я его — вцепилась в свитер, будто пыталась сорвать его прям там, на балконе. Прижаться. Ощутить жар его кожи.

Горячее дыхание опалило висок. И голос ласковый успокоил:

— Все будет хорошо, малыш.

Давно он меня так не называл. И… наверное, в последний раз. Оттого и плакать хочется. Выть даже — от боли, от отчаяния, ведь если это последние дни в жизни, почему бы им не быть счастливыми?

Эрик отстранил меня, заглянул в глаза. В его взгляде не было злости, обиды, только нежность. Как раньше.

— Твой кен… Тебе может не хватить. Гарди очень сильный, и жила его вмещает намного больше, чем жила Лидии. Я поговорил с Даниилом — он поможет. Поделится.

— Хорошо.

— А еще, насколько мне известно, тебе понадобится…

— Не продолжай! — оборвала я резко. Грубо даже, и Эрик вправе был обидеться, но он не стал. Кивнул только и посмотрел на небо. Так мы и стояли, пока окончательно не стемнело. Я — в кольце его рук, будто в коконе, и он — задумчивый, отстраненный и уже почти не мой.

Почти. Но мне и этого хватило.

Жаль, что в апреле темнеет быстро.

Эрик расцепил объятия, поцеловал меня в лоб и молча вышел. Пусто стало. И камень в груди, но к камню я привыкла, с камнем в груди можно жить, ведь, как и сердечные скачки, он ненастоящий, выдуманный.

В отличие от того, кто ждал меня в комнате. Он притаился в полумраке, и тени ластились к его ногам. И мне показалось, что он сам — выходец из сумрачного мира. Темного, жестокого, наполненного агнстом. Я тоже там жила когда-то. Думала, что тот мир — единственно-правильный для меня. Пока не выбралась на свет.

— Готова?

Воздух вокруг него дрожит, и по нему медленно струится яд. Яд наполняет комнату, стелется по полу, вползает в паркетные стыки. А во мне просыпается белая ярость. Она приводит в тонус мышцы, рождает шум в ушах. Злость — не лучший помощник.

— Не здесь. — Я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не закричать. Прикусываю губу и решительно шагаю к выходу.

Он поворачивает за мной — беззвучной тенью, призраком, и в походке его мне видится нечто демоническое.

Сейчас он снова отравит меня. Оживит воспоминания, которые я похоронила. Сделает меня слабой, податливой, готовой ступить за черту. Это не те качества, которыми следует гордиться.

Мне плевать. Святость этой комнаты я не оскверню.

В комнате было душно. Темно. И запах приторных женских духов дурманил голову. Ваниль. Жасмин. Гвоздика.

У меня вспотели ладони, и, когда Влад зажег свет, я спрятала их за спину.

— Открой окно, — попросила тихо. Смотреть на него боялась. Говорить тоже боялась, но молчание — не выход и… Поскорее бы покончить с этим! Уйти.

Стыд, раздражение, обида — эмоции смешались во мне, взболтались, перетекли друг в друга так, что не отличишь. Не было предвкушения. Не было привычной, такой знакомой дрожи, смущения, желания вперемешку со страхом. Была решимость. Еще усталость. Она давила на плечи неподъемным грузом навалившихся проблем. А на коже все еще горели отпечатки прикосновений Эрика…

Щелкнула ручка на балконной двери, шевельнулись темно-серые занавески, и в комнату вползла ночь. Заструилась по полу, обволакивая лодыжки прохладой, принося некоторое облегчение.

— В этот раз придется немного больше потрудиться, — сказал Влад, и в голосе не было привычной насмешки.

Я безразлично кивнула, села на кровать. Пурпурно-алое покрывало, стеганый атлас маленьких подушек. Пушистый коврик у кровати, в котором утопают ноги по самую щиколотку. На туалетном столике расческа, в ней запуталось несколько темных волосинок. Рядом склянки с кремами, бутылочки, хаотично разбросанная косметика. А из зеркала на меня смотрела испуганная девица с побелевшими от страха губами.

— Поля…

Ладонь скользнула по плечу вверх, несильно сжимая.

— Я не хочу! — выпалила я и отодвинулась. Замереть в душных объятиях — последнее, чего мне хотелось. И если те, на балконе, дарили успокоение,