С Дашей общаться не хотелось, но и уйти из ее комнаты сил не было. Поэтому мы так и молчали вдвоем: я — у окна, высматривая в темноте, разбавленной снегопадом, силуэт охотника, и Даша — застывшая печальной статуей на кровати.

Заглянувший в спальню Дэн выглядел бодрым и возбужденным. Глаза блестели отголосками битвы, напряженное лицо выдавало поиск новых врагов. Врагов не было — последний из них с ловкостью циркача спрыгнул вниз.

— Вы как? Порядок? — поинтересовался Дэн, поглядывая поочередно то на меня, то на Дашу.

— Порядок, — кивнула я и, наконец, закрыла окно. Занавески последний раз взмахнули крыльями и успокоились. — Во всяком случае, я. У Даши, похоже, помутнение после поцелуя с охотником, нужно срочно звать Эльвиру — пусть лечит.

— Ого, смело! — присвистнул Дэн, а Даша, наконец, встала.

— Не целовала я его! — возмутилась совершенно искренне. — Он сам.

— Ага, и предупредил он себя тоже сам, — язвительно парировала я. — Он мог быть мертв, как и остальные, Даша.

— Я не знаю, зачем сказала про печать. Вырвалось. Он напал, а потом… говорил много непонятного, шипел так, будто меня ненавидит. А за что? Что я ему сделала?! Хотя они ведь охотники, им можно все. Война научила меня не перечить, потому что у кого власть, тот и прав. — Она нервно улыбнулась, и улыбка эта была обвиняющей. — Но вы сильные, вам не понять!

Трясущиеся руки защитница убрала за спину, но страх не сотрешь, не замаскируешь. Он проявляется во всем: во внезапной бледности, в лихорадочном блеске глаз, в зажатости тела. Страх заразен, как вирус, поэтому первые признаки его чувствуешь сразу, невольно поддаешься, проникаешься, и злость меняется чем-то другим, полужалостью-полусочувствием, усталостью, ленью.

Даша боялась. Не понимала, что произошло и, возможно, действительно ляпнула случайно, не подумав. Эрик рассказывал, что она чуть не умерла во время прошлой войны, и, если бы он не поспел вовремя, то лишился бы сестры. Ей надорвал жилу охотник — наверное, такой же экспериментатор, как и Альрик. Как и Мишель. Как и тот, что приходил сегодня мстить.

И я решила: встречу Богдана — убью на месте. За Андрея, который неизвестно, жив ли. За испуганную Дашу. За всех хищных, погибших на войне, и тех, кто еще погибнет. Уже не осталось времени рассуждать о том, кто из нас прав. Это мое племя, и я должна быть на его стороне.

— Эрику понравится история, — улыбаясь, беззлобно прокомментировал Дэн.

Даша вскинулась, испуг расплескался. Скрывать его у нее больше не было сил.

— Не говорите Эрику, — попросила она жалобно. — Он убьет меня.

И я поняла, что брата Даша боится больше, чем всех охотников вместе взятых.

Я поморщилась.

— Как там внизу? — спросила, осторожно дотрагиваясь до затылка и нащупывая большую шишку.

— Все мертвы. Подчистую, — довольно улыбнулся Дэн. — Майя — не просто девочка. Чудо!

— Дочь Мирослава и Евы, — зачем-то сказала я.

Дэн кивнул.

— Знаю.

В коридорах было шумно и многолюдно. Хищные суетились, хаотично бегали из комнаты в комнату, проверяя, видимо, оставшихся в живых. Я тоже невольно считала. Лара с Ирой, успокаивающие детей. Жмущаяся Рита. Алиса, восторженно объясняющая что-то Дарле и Юлиане. Защитницы альва, щебечущие в сторонке. Все пятеро, если я не ошиблась в подсчетах. Ева и Майя в гостиной, все еще бледный Филипп в объятиях своей женщины.

Лица. Много лиц. Даже слишком много, и я судорожно пыталась вспомнить, сколько человек оставлял мне Эрик. Всех ли я сохранила?

Не всех.

Из-за спинки дивана бледнела простыня. И если подумать, что ей делать на диване — это ведь гостиная, а не спальня. Но простыня все равно торчала смятыми углами, и отчего-то мне стало жутко от этого зрелища. Во рту пересохло, и колени дрогнули, в висках стучало, а затылок нестерпимо ныл. Но все это мелочи, по сравнению с тем, что пряталось там, под простыней.

— Она хорошо дралась, — тихо сказал Дэн и зачем-то обнял меня за плечи. Я помотала головой, вывернулась, шагнула к дивану. Внезапно все замолчали. Отступили к стенам со скорбными лицами, к окнам, подальше от места, занятого покойницей. А из-под простыни нелепо торчал ботинок. Черный, высокий, с толстой резиновой подошвой. Алла всегда одевалась по-пацански…

Чтобы убедиться, мне нужно было приподнять простыню. Рука на мгновение дрогнула, касаясь ткани. Несколько секунд я собиралась с духом, а мои подопечные смотрели. Все же где-то внутри меня жила слабачка, и ощущение, что из-за меня погибла Алла, было гадким.

Я позволила себе быть слабой — там, перед всеми этими людьми. Я не правительница, и проверку Эрика не прошла. Сожалений по этому поводу не было ни капли. Была обида. Если бы он остался, Алла не умерла бы.

— Прости, — шепнула я, приподнимая простыню. — Прости, что не уберегла.

Слева охнула Юлиана, появившаяся так внезапно, что я вздрогнула. Она присела на пол у дивана и сжала руку Аллы, соскользнувшую вниз. Дэн снова обнял меня за плечи.