отдыхать, чувствуя, как необратимо приближается осень.
– Я буду там до истечения срока, искренне надеюсь, что к тому времени Титов одумается, а этот доморощенный Шерлок не раскопает несколько висящих на Титове трупов…
– Я тоже на это надеюсь, и вообще, Самарский, хоть бы зарплату мне повысил, я ведь корчу из себя и.о., а это дополнительный стресс… – Дима улыбнулся, Яр в ответ тоже.
– Хочешь компенсации? Приезжай через неделю к нам, Глаша будет счастлива еще одному рту, воздух, природа, книги, спокойствие – восстановишь свои нервишки…
– А приеду, Снежа давно мечтает об отдыхе, вот вдвоем и приедем, будешь встречать гостей!
Улыбка с лица Самарского сошла.
– Вряд ли она захочет.
– Вы снова поругались? Как малые дети, честное слово! Значит так, Слава, разбирайся с Титовой и женись, я как брат тебе заявляю, мне это уже осточертело! – каждый раз, стоило парочке поругаться, Дима первым бежал их мирить с маниакальным энтузиазмом. Конечно, он желал счастья другу и сестре, но было кое-что еще: Диме совсем не хотелось находиться между двух огней, кого-то выбирать, чем-то жертвовать, терять друга, сестру, насиженное место.
– А мне-то как осточертело, Дима, ты бы только знал. Звони Шутову, назначай встречу, лучше на время, когда я приеду, если он снова будет выпендриваться – пусть сам выбирает день, я прилечу. Хочу лично посмотреть на этого фрукта.
– Хорошо.
Снова самолет, аэропорт, машина, ждущая в дождливом уже городе, снова дорога, и дом, ассоциирующийся у Ярослава с вынужденным затворничеством. Снова приходилось возвращаться из своей обычной, такой насыщенной, жизни в эту обитель покоя, толком так и не вдохнув там, в Киеве, полной грудью.
– Как вы? – вновь на пороге его встречал Артем, вновь в холл прибежала Глафира.
– Успели уже соскучиться, мальчик мой! – женщина чмокнула Самарского в щеку, совершенно не обращая внимания на молчаливый протест.
– Все хорошо?
– Да, если ты, конечно, обо мне спрашиваешь, хотя чувствует мое сердце, я-то интересую тебя в последнюю очередь…
Понять женщин – непосильное задание. Яру осталось только следить за тем, как обидевшись на свои же слова, Глаша молча вернулась на кухню. Артем только плечами пожал, мол, меня можете даже не спрашивать…
– Что Титова?
– Все хорошо.
– Насколько?
– Глафира бывала у нее намного чаще, мне кажется, лучше спросить у нее.
– А вот это уже пугает… С нее станется подговорить Глашу, пора эту дружбу прекращать.
Артем усмехнулся, но отвечать не стал… Он бы с удовольствием посмотрел, как Самарский скажет Глафире, что «дружбу пора прекращать».
– Ты уверен, что она ничего не… замышляет? – во время поездки он часто думал, какой должна быть реакция на его действия той ночью – страх, гнев, опять отказ от пищи, но не безразличие.
– Нет, если бы замышляла, я знал бы, все по-прежнему.
– Хорошо, – кивнув, Ярослав прошел к лестнице, – я проверю.
– А что в Киеве? – Артем бросил вопрос уже вдогонку.
– В Киеве – жизнь, не то, что в нашем болоте…
Яр быстро помчал наверх, даже не услышав издевательский смешок из кухни.
Глаша помнила всякое, но «болотом» ее дом еще не называли. Тем более обидно услышать это от того, для кого стараешься создать все условия, чтоб он остался в этом «болоте» подольше.
Помогать Саше с сумкой Глафира наотрез отказалась. Знала, что сделала правильно, во всяком случае, не нарушила свое обещание, данное не так давно Славе, но чувство вины это понимание не заглушило. Оставшееся до его возвращения время, женщина изо всех сил пыталась компенсировать неудавшееся одолжение вкусностями, рассказами, книгами. Небывалая щедрость – теперь в скромной обители Саши появилась книга.
Оголодав по хоть какому-то разнообразию, Саша взялась за ее прочтение с особым рвением. Перелистывая страницы, боялась, что рано или поздно наступит момент, когда книгу придется закрыть, и снова уткнуться взглядом в белые стены, осточертевшие уже до зубовного скрежета.
Саша улыбнулась, в очередной раз поразившись, как у автора получается передавать непосредственность героев, их наивность, над которой хочется постоянно, на протяжении всей книги, по-доброму смеяться, что она и делала.