чаша?» (В. А. Комаровский покончил с собой в 1914 г.) Третье и последнее. Эпиграф – первая строка баллады В. А. Жуковского «Светлана». Второй эпиграф указывает на то, что речь идет не о православном, а о католическом Крещении. Время действия в этом «Посвящении» – 5 января 1946 года, когда, в канун Крещения, Ахматова гадает на того, кто когда-то ей играл «Чакону» Баха (А. Лурье в 1915 году), но вместо него приходит сэр Исайя Берлин, приходит, чтобы «заслужить» Посвящение и проститься на 10 лет (дата написания «Посвящения» – 5 января 1956 года). Часть первая. Глава первая. Эпиграфы: первый – из стихотворения Ахматовой «После ветра и мороза было…»; второй – из «Евгения Онегина» А. С. Пушкина (гл. V, строфа X). Фауст, Дон-Жуан, Дапертутто, Иоканаан, Глан, Дориан – волшебно оживающие куклы, оставленные Ольгой Глебовой-Судейкиной своей подруге Ахматовой на хранение перед отъездом за границу в 1924 году. Эти куклы хранились в особых коробках и показывались друзьям только в торжественных случаях. Они не только изображали легендарных исторических лиц, но носили черты сходства с некоторыми «знаменитыми современниками», имевшими аналогичные прозвища (Так, Фауст отождествлялся с Вяч. Ивановым, Иоканаан – с Шилейко, Дапертутто – с Мейерхольдом и т. п.). Образы Иоканаана и Саломеи в контексте петербургской литературной мифологии начала XX века подсказаны трагедией О. Уайльда «Саломея» (1893) и оперой Штрауса на ее текст. Общий баловень и насмешник – здесь и далее под масками Калиостро, Сатаны изображен главный антагонист Ахматовой в поэме – поэт Михаил Алексеевич Кузмин (см. о нем на с. 315–316 в «Прозе о Поэме»). Отношение Ахматовой к Кузмину на протяжении долгих лет их знакомства было далеко не однозначным. Дружеские вначале, они были окончательно испорчены в 20-е годы, когда Кузмин выдвигал на роль «королевы поэзии» Анну Радлову, а Ахматову едко называл «бедной родственницей», имея в виду ее положение в семье Пуниных (сообщено составителю О. Н. Арбениной-Гильдебрандт). Таких вещей Ахматова не прощала. Гость из будущего! – Неужели // Он придет ко мне в самом деле, // Повернув налево с моста? – Сэр Исайя Берлин в первый раз пришел в гости к Ахматовой 26 ноября 1945 г., повернув налево с Аничкова моста к Фонтанному Дому, где она тогда жила. Глава вторая. Эпиграф – из стихотворения Ахматовой «Голос памяти», посвященного О. А. Глебовой-Судейкиной. И опять тот голос знакомый… – «шаляпинская строфа» в сб. «Бег времени» печаталась в смягченном варианте:

В наст. издании восстанавливается вариант ранней редакции этой строфы. С мертвым сердцем и мертвым взором… – Характеризуя Блока, черты которого угадываются под маской «Демона с улыбкой Тамары», Ахматова почти цитирует стихотворение Н. Гумилева «Жизнь»: «С тусклым взором, с мертвым сердцем…». Впрочем, тема «мертвеца среди людей» так же характерна и для поэзии самого Блока. Глава третья. Эпиграфы: первый – из стихотворения Ахматовой «Сердце бьется ровно, мерно…» («Анна Ахматова “Сочинения в 2-х томах”», М., 1990. Т.1, с. 69); второй – первые строки стихотворения О. Мандельштама; третий – начало первой строки стихотворения М. Лозинского. Лирическое отступление: последнее воспоминание о Царском Селе – начиная со слов «А теперь бы домой скорее…», посвящено близкому другу и вдохновителю Ахматовой – Николаю Владимировичу Недоброво. Строки «Что над юностью встал мятежной» и «Словно вовсе и не жил он» печатаются в основном тексте впервые. Н. В. Недоброво умер 3 декабря 1919 года, похоронен на Аутском кладбище в Ялте, могила его не обнаружена до сих пор. Победившее смерть слово – Ахматова говорит здесь о статье Недоброво, посвященной ее раннему творчеству («Русская мысль», 1915, № 7), которую она считала «предсказательной», во многом предопределившей ее поэтическую судьбу. Глава четвертая и последняя. Эпиграф – из стихотворения Вс. Князева «И нет напевов, нет созвучий…». В доме, построенном братьями Адамини, на углу Марсова поля и набережной р. Мойки жила О. А. Глебова-Судейкина – именно здесь, у двери ее квартиры, по воле Ахматовой, происходит самоубийство влюбленного драгуна. «Палевый локон» – из стихотворения Вс. Князева «Сколько раз проходил мимо окон…» На обратном «Пути из Дамаска». – Образ этот, возможно, заимствован из стихов Вс. Князева, обращенных к Судейкиной в январе 1913 г., незадолго до самоубийства: «Я целовал «врата Дамаска», // Врата с щитом, увитым в мех, // И пусть теперь надета маска // На мне, счастливейшем из всех». О. А. Глебова-Судейкина участвовала в постановке в «Бродячей собаке» миракля «Путь из Дамаска» (Ср. мадригал Ф. Сологуба, обращенный к Глебовой: «И если жаркие персты // Тебе сулят любовь и ласку, // Глаза легко опустишь ты // К благоуханному Дамаску». В Мазурских болотах в августе 1914 г. была окружена и разгромлена армия генерала Самсонова; тяжелыми потерями сопровождались также бои с австро-венгерскими войсками в Карпатах летом 1917 года. Часть вторая. Решка. Эпиграфы: первый – из «Домика в Коломне», второй из стихотворения английского поэта Томаса Стэркса Элиота (1888–1965); третий – из стихотворения Н. А. Клюева (1887–1937). Строки, посвященные Ахматовой, цитируются ею произвольно; в подлиннике: «Ахматова – жасминный куст, // Обoженный асфальтом серым, // Тропу утратила ль к пещерам, // Где Данте шел, и воздух густ, // И нимфа лен прядет хрустальный?» И со мною моя «Седьмая» – имеется в виду «Седьмая» элегия, которую Ахматова называла также «Последняя речь подсудимой»; в записных тетрадях (РГАЛИ) сохранилось множество вариантов этой элегии, но произведение так и осталось незаконченным. Строфы X–XVI при жизни Ахматовой не печатались, либо заменялись рядом точек. Опубликованы Л. К. Чуковской по автографам, хранящимся в ее собрании, в журнале «Горизонт», 1988, № 4. Отлучить от стола и ложа – формулировка, обозначающая в римском праве лишение гражданства; Ахматова сравнивает свое положение после исключения из ССП в 1946 году с положением человека, подвергнутого обряду гражданской казни (действительно, Ахматова была на некоторое время лишена продовольственных карточек, т. е. обречена на голодную смерть). «Стопятницы» – лица, высланные за пределы стокилометровой зоны вокруг Москвы и Ленинграда, «на сто пятый километр». Из заветнейших снов Эль Греко. – Как и у Ахматовой, в творчестве