– Ты выросла здесь? – спросила меня Оксана. Я растерянно оглядела коттедж, и та расхохоталась. – Я имею в виду – в Москве?

– А-а-а! Да, в Москве. Я сегодня совершенно невменяемая. Непереносимость мозгом свежего воздуха, не иначе. А ты откуда? Не из Москвы?

– Есть на земле только Москва и ничего, кроме Москвы, а кто не из Москвы, тех как бы и нету вовсе. Так примерно? – Оксана улыбалась. – А я вот из Питера. Родилась там и выросла, и училась тоже там. Только не в архитектурном, а в университете, изучала управление и интегрируемые технологии. И спортом занималась. У меня дядька тоже был спортсменом.

– А я в бадминтон играю, – зачем-то ляпнула я.

– Ну, тоже хорошо, – пробормотала Оксана, явно не представляя, что под словом «бадминтон» я вовсе не имею в виду дачную игру с воланом.

– Значит, ты нарушила семейную традицию, пошла в менеджмент вместо архитектуры? Почему?

– Мне всегда казалось, что двух детей из трех вполне достаточно, чтобы продолжить семейную традицию. К тому же, чтобы стать архитектором, сначала необходимо научиться рисовать, я же рисовать всегда ненавидела. Этот запах краски, которым у нас пропахла вся квартира, – у меня на него развилась аллергия. Мама тоже писала, причем маслом. Нет, я положительно не была готова к такой судьбе. Мне даже сейчас нравятся самые лаконичные типы дизайна. Если бы дизайн делала я, это был бы просто стол и стул, и белые стены.

– Возможно, даже стеклянные, – добавила я. – Сейчас, я смотрю, вообще мода пошла на моноотделку. То все из дерева, с ног до головы, то из стекла.

– Что, тоже произвел впечатление мой столик? – ехидно подмигнула Оксана. – Такие столы всегда и всех нервируют, для этого и покупаются. Люди вообще ненавидят пространства без ограничений, без стен и дверей. Нам нужно, чтобы было то пусто, то густо. Чтобы ощущать размер пространства, нужно видеть, где начало, а где конец. Поэтому нас так пугает космос, что нет там ни конца, ни начала.

– В настоящий момент над этим тезисом, между прочим, как раз работают. Говорят, есть у нас и начало, и конец. Что наша вселенная – это воздушный шар, по поверхности которого скользит наш трехмерный мир. А внутри и снаружи шара – другие измерения. Причем из одного в другое можно перейти так, чтоб не повредить шар. Но – только если ты рубишь фишку, если ты – крокодил Тессеракт, который пожирает себя и тут же идет дальше, целый и невредимый.

– Крокодил Тессеракт – это хорошо. Но что делать с людьми? Мы сами себя, если пожрем, уже никуда не дойдем. Для нас и трех-то измерений много, не согласна?

– Нам измерения – не помеха, просто мы их не можем никак ощутить, так как нас на следующее измерение наматывает лентой Мебиуса, как грязь на гусеницу трактора. Мы не можем заметить перехода, ибо у нас данных мало. Там, где предположительно находится точка перехода, уже не может быть ни времени, ни пространства, ни наблюдателей, ни Рыцарей, ни Лжецов. Появление наблюдателя там меняет контур границы шара. Только мысль может проникнуть туда безнаказанно, да и то это пока только предположение, – добавила я и загрустила, ибо размышления о нелинейности пространства-времени всегда вызывали у меня тоску, ностальгию и желание поесть.

– Вау! – пробормотала Оксана. – Ты сейчас говоришь, совсем как один мой… скажем так, хороший знакомый.

– Знакомый? – прищурилась я, подумав, что единственным человеком, с которым я лично разговаривала о Тессеракте, был Игорь, мать его, Вячеславович Апрель. Она что, о нем говорит?

– Ну, не знакомый. Мужчина, к которому я была в некотором роде неравнодушна, – согласилась Оксана.

– Была? Больше нет? – тут же поинтересовалась я.

– Я не знаю, – Оксана нахмурилась. – Честно, не знаю. Не важно. Ты просто напомнила мне о нем. Он тоже любит смотреть на звезды и говорить о том, что никогда и никак не влияет на нашу жизнь. Нет, я ничего не говорю, он очень умный, а разговоры эти заставляют нас чувствовать себя бессмертными, по крайней мере на некоторое время.

– Почувствовать бесконечность – это уже немного сумасшествие, не считаешь? Мой молодой человек в этом уверен.

– Мой знакомый, напротив, считает, что я слишком приземленная, рациональная и расчетливая. И самое обидное, то, что он говорит, часто оказывается правдой.

– Ты так расчетлива? – хмыкнула я, вытягивая ступни на манер, как это делают балерины.

– Я рациональна, но я не считаю, что это плохо, – ответила Оксана.

– Больше всего бесит, когда твой мужчина оказывается прав, а ты нет.

– Хуже этого нет ничего, правда? – рассмеялась она.

– Мой лично считает, что он всегда прав. Он говорит: «Если я не прав, я всегда готов признать свою неправоту». А еще – что он всегда готов к диалогу. Только ни черта он не готов. Привык, чтобы все было так, как он хочет. И его главный аргумент – что он хочет ровно тех вещей, что положено хотеть в нашем возрасте, поэтому я должна хотеть того же.

– Квартиру в ипотеку? – прыснула Оксана. Я кивнула.

– И вообще, меня бесит тот факт, что все, что он делает и желает, – нормально.

– Да ладно тебе. Кто вообще сказал, что такое – норма? – кивнула Оксана.