Кто это мог быть?
Вариант с попавшим Ян отмёл сразу — его уже здесь не было. И уж конечно это не мог быть никто посторонний — обычный вор, вор-человек, непонятной эксцентричностью своей нацелившийся почему-то на не слишком примечательную картину неизвестного художника. А было, должно быть, окошко, которое кто-то сделал в стене и преспокойно снял с неё картину. Не попав на камеру ни рукавом, ни даже фалангой пальца. Картину стащил Идущий. Ян мысленно записал в подозреваемые пять знавших о ней человек: компанию своей племянницы с ней самой во главе и Рика. Вздохнул и поставил в конце воображаемого списка многоточие.
Рик подошёл со спины и сел рядом на бортик, опустив одну руку в воду. Он мог бы, нагнувшись, дотянуться до ближайшей россыпи монет, но не стал этого делать.
— С твоей «зеленью» снова проблемы, дружище, — негромко сказал он.
«Проблема у меня с картиной», — подумал Ян, но вслух спросил: «Что случилось?».
— Кто-то, взяв её, рылся в архиве.
— Рик, ты интересуешься живописью? — спросил вдруг Ян.
— Нет, — ворчливо сказал заместитель. — И не уходи от разговора. Опять твоя племянница, опять пошло-поехало…
— Рик, сегодня ночью из музея стащили ту картину. Помнишь, «Маркиза Дрю». Я пытался её выкупить, почти сговорился, а тут… Это не ты украл, часом?
— Нет, — снова сказал заместитель. Тон его голоса стал мягче. — Но, если бы ты предупредил меня, что картина тебе нужна, я бы это сделал. Придумал тоже — выкупать… Деньги тратить некуда?
— Рик, воровать бесчестно.
— Мы каждый день воруем друг у друга — слова, время, эмоции. Что теперь — повеситься?
— Но я тебе про материальную вещь. Нанесли галерее убыток… владелец её в трансе и ужасе. Жалко его. И обидно.
— А ты сам не думал, чтобы стащить? — бесцеремонно прервал заместитель.
— Думал, — честно ответил Ян. — Только что, после того, как мне позвонили. Опоздал, как видишь, даже в соображениях. Дурак…
— Ваше псевдоблагородство, — ехидно сказал Прайм.
Ян осторожно потрогал воду — прохладная.
— Надо бы запустить сюда рыбок.
— Зачем? — полюбопытствовал Рик. — С удочкой сидеть или для красоты?
— Золотые рыбки приносят удачу. Ну, так говорят. Будут вместо монет…
— Теперь каждый уходящий будет бросать рыбу, что ли?
Ян покачал головой и прицельно заехал узорчатым ли по перебирающим воду чужим длинным пальцам.
Как и стадион с парком, в воскресенье вестибюль пустовал. Мраморные чёрные плиты, по которым Матиас прошёлся утром, ведя перед собой полотёр, казались чистыми и блестящими, словно зеркало: так за весь день никто толком и не потоптался. Сквозь подёрнутые изморозью стёкла входных дверей, вниз от которых спускалась широкая лестница, были видны забелённая снегом, с уже блёкло зажегшимися фонарями округлая ухоженная площадь и три расходящиеся от нее дорожки, мощёные камнем: к больничным корпусам, к стадиону и парку, в город. Городские огни тоже были видны отсюда: здание Организации стояло на холмах.
— Твой код, — начал было Рик снова, но Ян перебил его:
— Посмотри, какой город красивый. Праздничный. Для тебя он тоже должен быть…
Заместитель поморщился, как будто услышал непристойность.
— Что мне до него за дело?
— Не можешь попасть, так просто взгляни. Не отказывайся. Это — дар прорехи, не проклятие.
— Я и не хочу никуда попадать. Мне хорошо тут.
— Рик. Мы обязательно найдём способ.
— Способ — чего? Зачем? Ян, перестань. Я не какой-нибудь неофит, пускающий сопли на вершине холма…
Ян вежливо замолк. Город мирно светился в наступающих сумерках — разноцветные огни, много-много крыш…
— Как ты видишь его? — от последнего директор всё-таки не удержался. — Какой он для тебя, Рик?
— Непонятный и ненужный, — равнодушно ответил друг. — Декорация. Ну, прореха, ну и что…
Он вяло баламутил воду, будто всё никак не мог смыть что-то с пальцев. Размышлял о своём. Перебирание воды было того же рода отстранённым действием, как бросание в неё монет.
— Что случилось? — спросил директор.
— Код, — сказал Рик. — Я из-за него наорал на Капитана.