еще ты встретишь выпускника «Кордон блю», который желал бы научить тебя своему высокому искусству совершенно бесплатно? Я тебя спрашиваю, где?

Я возразил дяде, что мне, пожалуй, никогда не понадобится это вот высокое кулинарное искусство.

– А какое это имеет отношение к делу? Учение – совсем не средство достижения цели, оно само и есть цель. Ты вот глянь на дядюшку Альфа, он же бегает счастливый, как мальчишка с новой рогаткой. В любом случае, если ты не запишешься на какой-нибудь серьезный курс, старина Деверо найдет, чем тебя занять, хоть заклепки считать заставит. Почему, ты думаешь, капитан именно его назначил главой педагогического совета?

– Как-то не задумывался.

– А ты задумайся. В космосе самая большая опасность – клаустрофобия. Тебя надолго запирают в крошечном пространстве, и снаружи нет ничего, кроме очень-очень разреженного вакуума. Ни уличных фонарей, ни кегельбанов. А внутри все время одни и те же физиономии, и потихоньку ты начинаешь их ненавидеть. Ну так что же делает умный капитан? Умный капитан старается сделать так, чтобы у тебя было нечто интересующее тебя и занимающее твое время – а уж наш-то капитан умнейший, какого только можно сыскать, иначе его бы не взяли в этот рейс.

Тут я начал понимать, что очень многое на «Льюисе и Кларке» было организовано с одной целью – чтобы мы оставались здоровыми и в более-менее хорошем настроении. Не только курсы, многое другое тоже. Например, наша многочисленность – почти две сотни. Дядя Стив рассказывал мне, что как корабль «Элси» обошелся бы командой человек в десять: капитан, три офицера управления, три механика, связист, фермер и кок. Да что там, и это можно было бы урезать до пяти: два офицера управления (один из них командует кораблем), двое, присматривающих за двигателями, и фермер-кок.

Зачем тогда две сотни?

Во-первых, потому, что для них есть место. «Элси» и остальные корабли были переделаны из огромных грузовиков, использовавшихся Фондом для поставки припасов с Земли на Плутон и руды с Плутона на Землю. Во-вторых, нужен большой научный персонал для исследования планет, которые мы надеялись найти. В-третьих, некоторые из нас были запасными частями, как, например, резервный капитан Уркхардт, ну и я сам. Кто-то из нас умрет, кто-то погибнет, а корабль должен лететь дальше.

Но самое главное, как я теперь понял, – это то, что небольшая изолированная социальная группа не может быть стабильной. Это даже описано математически с эмпирическими формулами и символами для явлений и понятий вроде «латерального давления», «обменной валентности» и «экзогамной разгрузки». (Эта последняя штука обозначает всего лишь то, что молодые ребята из маленьких поселков женятся обычно где-нибудь на стороне.)

Или взгляните на это таким образом: предположим, у вас имеется одноместный космический корабль, способный путешествовать в одиночку несколько лет. На нем может лететь только человек, уже съехавший с катушек определенным образом, – в противном случае он вскоре съедет в другую сторону и начнет вырывать приборы из пульта управления. Пусть это будет двухместный корабль: даже если вы посадите на него пару, влюбленную друг в друга не меньше, чем Ромео и Джульетта, к концу рейса в Джульетте проснутся инстинкты «черной вдовы».

Трое – ничем не лучше, даже хуже, особенно если двое объединятся против одного. Куда безопаснее большие числа. Даже из каких-то двух сотен людей можно составить ровно девятнадцать тысяч девятьсот вариантов пар друзей или врагов; как видите, возможности общения очень резко вырастают с увеличением численности. В большой группе больше шансов найти друзей и больше способов избежать людей, которые вам не нравятся. А это ужасно важно на борту корабля.

Наряду с курсами по выбору у нас были и обязательные, называвшиеся «корабельное обучение», – наш капитан считал, что каждый обязан научиться хотя бы одной корабельной специальности помимо своей основной. Я отстоял две вахты внизу, в демпфирующей камере, после чего старший механик Роч изложил в письменной форме свое мнение касательно того, что из меня никогда не получится двигательщик по причине врожденного отсутствия способностей к ядерной физике. По правде говоря, я сильно нервничал, находясь рядом с ядерной энергетической установкой и осознавая, что в нескольких футах от меня пылает сорвавшийся с цепи ад.

Но и фермер из меня получился не лучше. Я провел две недели на этой фабрике кислорода, и единственное, что я там сделал правильно, – это покормил цыплят. Когда меня поймали на том, что я не в ту сторону перекрестно опыляю какие-то кабачки (растения эти были особой гордостью миссис О’Тул), она отпустила меня с фермы – скорее в печали, чем в гневе.

– Том, – сказала она, – ты хоть что-нибудь умеешь делать хорошо?

Я обдумал этот вопрос.

– Ну, я умею мыть посуду… а когда-то я выращивал хомяков.

Тогда она отослала меня в исследовательский отдел, где я стал мыть колбы в химической лаборатории и кормить подопытных животных. Колбы были небьющиеся. К электронному микроскопу меня близко не подпускали. Это было даже неплохо – меня могли услать и в прачечную.

Из 19 900 комбинаций, возможных на борту «Элси», мы с Дасти Родсом как раз и являлись одной из плохих. Я не стал записываться на курсы живописи, так как эти курсы вел он; этот мелкий прыщ и вправду был отличным художником. Я в этом разбираюсь, я и сам рисую вполне прилично и хотел бы посещать эти курсы. Что еще хуже, у него был просто оскорбительно высокий ай-кью, гений-плюс, намного выше моего. Поэтому в спорах он крутил мной как хотел. Помимо этого, в быту у него были манеры свиньи, а в общении повадки скунса – малосимпатичное сочетание, с какой стороны ни посмотри.

Слова «пожалуйста» и «спасибо» в его словаре отсутствовали напрочь. Он никогда не прибирал свою постель, если только над его душой не стоял кто-