Не помогло.

Луис нежно улыбался. А потом махнул рукой своим людям, мол, приступайте – и вышел.

Мирль не кричала.

Ни когда грубые руки срывали с нее одежду, ни когда избавляли от веревок – что она может сделать десяти наемникам? Ей хватило и пары минут.

Где женщина может спрятать яд?

Кольца могут снять.

Одежду – тоже. Остается то, что сразу не заметишь.

Волосы.

И несколько тоненьких косичек, заплетенных в одну большую косу. Красивая прическа.

И – не только прическа.

Всего лишь мотнуть головой так, что волосы упали на лицо, прикусить – совершенно случайно, одну из косичек, на конце которой болтается большая бусина, и та послушно раскусывается зубами.

А на языке остается горечь.

Потом горечь становится все сильнее, голова начинает кружиться, перед глазами калейдоскоп из разноцветных пятен, которые кружится все быстрее и быстрее, заслоняет мир – и Мирль летит в это хаотическое переплетение.

Последняя мысль женщины – о внуках.

Жаль малышей, но они уже самостоятельные, они справятся без нее. Все бумаги оформлены честь по чести, да и тьер Эльнор их своей милостью не оставит.

А Даверт ее расколоть не должен, ни в коем случае. За мать он порвет и ее, и внуков, и…

Когда Луис влетел обратно в домик, Мирль уже не дышала. И только на губах женщины играла злорадная ухмылка.

Она выиграла.

Разумеется, она была не совсем Мирль, и лавка по бумагам принадлежала не ей, и внуки записаны совершенно на другое имя, и… да много еще чего.

Что может сделать женщина, стремясь обезопасить своих детенышей?

Всё.

И еще немножко больше.

Мирль так и поступила.

Луису оставалось только в бессильной злобе ругаться самыми черными словами. А еще – изучать бумаги, найденные в лавочке. Другого пути не будет.

Второе дело Луис надеялся не провалить.

Надеялся.

Потому что ничего другого ему не оставалось.

Мирль бросили в лесу – авось, звери не отравятся. А Луис пришпорил коня и поскакал туда, куда люди не ходили.

На побережье.

Там, на самой границе зыбучих песков, стояла небольшая хижинка. Аккуратная, чистенькая….

Только вот никто туда не наведывался лишний раз. Ни рыбаки, ни охотники, не простые крестьяне.

Зато приходили другие люди. Приходили, прятали лица под масками, а кольца под перчатками. Всем было известно, что живет в этой хижине старая- престарая ведьма, которая давно отдала душу морю в обмен на вечную жизнь.

Луис сейчас бы тоже ее отдал. И кракен с ней, с вечной жизнью. Пусть подарят лет двадцать его матери, а душа… переживет как-нибудь.

Переболеет.

Или – не переживет, неважно. Луису было проще умереть самому, чем отпускать мать на суд к Мелионе. Хотя судя по тому, что говорила Вальера…

Да примет море ее душу.

Так говорили при Королях, так говорили еще когда Тавальен был рыбацкой деревней, так говорили старые семейства. Древняя кровь.

Луис невольно поежился.

А ведь и он – тоже…

Тессани?