звонит, она спрашивает меня, как у тебя дела, и… и знаешь, я иногда… Иногда, прежде чем попрощаться, я говорю ей, что „Мелани передает тебе привет“ или „Вам привет от Мелани“, и… уф… я не хочу больше врать, вот и все».
СТОП (красная кнопка).
Глубокий выдох…
Выныриваю из воды и трясу головой, как красавец-спортсмен в олимпийском бассейне.
Ну что? Я сделал это, ведь так?
Где же наши маленькие воображалы из пляжного клуба «Балу»? Они еще здесь? Они хотя бы видели, как я проплыл?
В-десятых, другой берег
Тоже мне подвиг…
Я перематываю немного назад, чтобы убедиться в том, что мой дья-дья-дья-дьявольский план сработал, включаю кассету, и что же я слышу? Гнусавый голосок вещает мне об автофургоне…
О боже. Я немедленно выключаю запись.
Это удручающе.
Я удручен.
О-ля-ля… Как же сложно быть собой, когда ты сам себя не вдохновляешь. Как же это тяжело…
На часах четверть четвертого. Мне нужен еще один кофе.
Я споласкиваю чашку, поднимаю голову и вдруг вижу свое отражение, вот же оно, я его вижу…
Вглядываюсь в него.
Думаю об Исааке, об Алис, о Габриэль, о Шуберте, о Софи Лорен, о заднице Жаклин и об ее стене утешения.
Думаю о Праведниках и о своих родителях.
Думаю о своей работе, о жизни, о талонах на питание, о комфорте, о страховке, об обязательствах как таковых, о моем собственном понимании обязательств, о деньгах, о прибыли, о баблосе, о заработке, о моих привилегиях, о моих коллегах и о моем начальнике, об их обещаниях и о моем бессрочном контракте.
Бессрочный… И как это столь неконкретное слово обрело столь большое значение?
Как?
Потом я перевожу взгляд на эту игрушку, лежащую на столе, превратившуюся в бомбу замедленного действия, и снова опускаю голову.
Мне не хочется причинять боль Мелани.
Я уже не настолько ее люблю, чтобы продолжать ломать комедию, прикидываясь будто мы влюбленная пара, но я слишком сильно люблю людей, чтобы обижать кого бы то ни было, пусть даже речь идет о том или о той, кто скальпирует мои фильмы, мои десерты и мое детство.
Да. Даже ее.
Как же сложно быть жестоким, когда ты добрый. Как же сложно кого-то бросить. Как же сложно собраться как следует, настроиться и дать самому себе однозначную установку, когда авторитарность вызывает отвращение.
Как же сложно отнестись к самому себе настолько серьезно, чтобы в одностороннем порядке принять решение, которое изменит жизнь другого человека, и как же это пафосно — говорить об «одностороннем порядке» в двадцать шесть лет, сидя на кухне в маленькой буржуазной квартирке двоюродной бабушки своей подруги, которой нет дома в три часа ночи, потому что она на работе.
Ладно.
Что-то я слегка раскис…
Что я делаю?
Что я делаю со своей жизнью?
Что я делаю со своими Вуф-Хуфами?
