Исаак подсказал, как пройти в ванную, и я отправился мыть руки.

За исключением детской спальни в конце коридора — оживленной комнаты в розовых тонах, в остальной части квартиры, во всяком случае, в той, которую я мог увидеть, совсем ничего не было. Ни ковров, ни мебели, ни ламп, ни занавесок, голые стены и абсолютная пустота.

Странное впечатление. Как будто вся жизнь на этой планете сосредоточилась на кухне.

— Вы собираетесь переезжать? — спросил я, разворачивая свою салфетку.

Нет, нет, это просто чтобы глаз отдыхал. У них был на юге большой деревенский дом — бывшая овчарня, они уезжали туда при малейшей возможности, и там все было забито всякими сентиментальными безделушками, но здесь, за порогом кухни, Исааку ничто не должно было напоминать о его работе.

— Спальня для девочек, кухня для всей семьи, диван, чтобы слушать музыку и кровать, чтоб заниматься любовью! — похвалился он.

Алис подтвердила, что ее это устраивает, она понимает, ей нравится. И что у нее зато потрясающая кровать. Огромная. Трансатлантическая.

(Трансатлантическая кровать…) (Эта женщина обладала удивительной способностью без всякой задней мысли эротизировать все подряд.) (Психологически это утомляло.) (В этимологическом смысле слова.) (Вызывало томление в чреслах.)

Мерцание свечей, бархатистость крем-супа, хлебный мякиш, тонкое мясное филе, дикий рис, чатни домашнего приготовления и это вино, вино, что согревает вас понемножку, наполняя жизнью и освобождая от вас самих, вино, которое… сцинтиграфирует вашу душу; все реже и тише раздаются голоса девчушек (по мнению их матери, этого следовало ожидать) (они старались не напоминать о себе, как раз считая, что о них все забыли) (думаете, такое возможно?) (чтобы такие маленькие девочки были уже настолько хитрыми?) (нет…) (да бросьте…) (еще немного иллюзий, мсье палач…), течение нашего разговора, наш смех, провокации, споры, разногласия и совпадения мнений, и я уже тогда понимал, что поутру ничего не вспомню (потому что мне будет, да нет, уже было слишком весело), но и не забуду ничего. Что этот вечер станет для меня вехой, своего рода Рождеством Христовым. Что отныне моя жизнь будет делиться на до и после, а Алис и Исаак — все это осознавалось мною еще довольно смутно, но я уже точно это знал, и это единственное, в чем я тогда под благодатным воздействием алкоголя был абсолютно уверен — отныне стали для меня примером для подражания.

И мне было страшно.

Я уже чувствовал, что похмелье окажется невыносимым.