трахаться стоя с вышедшим на перерыв охранником в подсобке для мусорных бачков, прижатая к рулонам бумажных полотенец, и если он не сделает этого ради собственной шкуры, пусть хотя бы проявит великодушие и сделает это ради меня…
Что его талант — это его оружие, и он должен им воспользоваться, как я когда-то охотничьим ружьем, он просто должен мне это.
И тут уже он, конечно, сдался.
— Держи свой подарок, — сказал он, сымитировав мой голос налетчицы на жлобов.
Время поджимает… Так что еще один этап тоже вкратце, по-быстрому…
Хотя, знаешь, все остальное не так уж важно… Что касается нас, большую часть маршрута мы с ним уже прошли.
Дальше, мне кажется, наша жизнь уже не заслуживает такого внимания. Мы просидели над нашей собственной маленькой Вселенной Варкрафт[43] до тех пор, пока Франки не соизволил-таки доесть свою кальцоне, которая сначала остыла, затем подгорела и снова остыла, и в конце концов мы сложили оружие: дубины, топоры, доспехи, остроконечные шлемы и всю прочую ерунду.
Мы уступили друг другу. Мы устали сражаться.
Дальше мы с ним стали скромными бобо[44], как все, и, черт побери, мне не стоило бы так выражаться, но все- таки, я повторюсь: черт побери… как же это прекрасно!
О да, как же это прекрасно — быть такими же идиотами, как парижане! Злиться из-за дрянного прокатного велика, из-за того, что кто-то припарковался там, где разрешена только остановка, из-за несправедливого штрафа, переполненного ресторана, разрядившегося мобильника или невнятно указанного графика работы какой-нибудь барахолки.
Это так хорошо, так хорошо, так хорошо…
Лично мне это никогда не надоест!
Краткое содержание:
«В течение следующих эпизодов наши герои, Франк и Билли, переехали в Париж и жили там ровно так, как пообещали друг другу.
Пять раз за два года они поменяли жилье, за каждым новым порогом квадратных метров становилось чуть больше, тараканов — чуть меньше.
Франк поступил в свою школу, Билли кем только не работала, в разных, более или менее достойных амплуа, чего уж тут скрывать, но, к счастью, никогда с корнеплодами.
Звездочка моя, вы слишком добры…
И он, и она влюблялись, влюблялись по-настоящему, всерьез, всем сердцем. Верили в это, делились друг с другом, подбадривали друг друга, разочаровывались, прошли огонь и воду и медные трубы, смеялись, плакали, утешались, ну и в конце концов освоили Париж. Правила жизни, привилегии, ограничения. Крупных хищников, среду обитания и водопои.
Они вкалывали как проклятые, кормили друг друга, перевязывали друг другу раны, вместе пили и похмелялись, ругались, расставались, баловали друг друга, холили и лелеяли, ненавидели, теряли, начинали сначала, разочаровывались, обожали, встречались и поддерживали всю дорогу, но главное — они научились вместе поднимать голову.
Это они жили.
Они.
В течение последующих лет они не раз разлучались, но всегда сохраняли за собой — то один, то другой, по обстоятельствам своих любовных увлечений, — свою малюсенькую двушку на улице Фиделите[45], которая и сегодня остается их единственным портом приписки на этой земле.
Разве что вот сейчас в отпуск выбралась, а так, Билли больше не покидала Париж, ставший ее любимым городом и единственной семьей, не считая Франка, который — он ведь хороший сын — продолжал мотаться на поезде к своим на всякие праздники.
Его отец с ним больше не разговаривал, но это уже не имело значения, поскольку он вообще больше ни с кем не разговаривал за пределами своей группки единомышленников по борьбе с Саботажниками. Его мать пребывала в отключке, а вот у Клодин все было в порядке. И Клодин никогда не забывала передать привет Билли. Никогда. И даже иногда посылала ей свои рыхловатые песочные печенья.
И вот, почти три года назад, когда Франк еще учился и работал в шлифовальной мастерской в Марэ, а Билли заходила за ним вечерами отвлечь
