остановились на пороге, не входя дальше. Карла протиснулась вперёд, и точно так же замерла на пороге.

В небольшом помещении с разваленными столами и обломками мебели сидели, лежали, стояли и виляли хвостами животные. За спиной Карлы послышался звук упавшего на пол металлического предмета, возня и сдавленные рыдания. Карла даже не оглянулась, ей и так было понятно, что произошло.

— Пожалуйста, заберите меня и моих друзей отсюда, — сквозь слезы произнесла незнакомая женщина в медицинской форме. — Я ничего не сделала плохого, чтобы тут оставаться.

Карилис витиевато выматерился, не дав шанса Лиаму сделать то же самое. Карла всеё-таки обернулась и увидела, как выжившая женщина рыдает в плечо Вильяму, стоящему по стойке смирно и неуклюже хлопающего по плечу хирурга. Мокрое от слез лицо и растрепавшиеся волосы женщины казались совершенно неуместными на фоне темной ткани скафандра Вильяма. Во взгляде мужчины читалась мольба о помощи, но Карла только украдкой показала большой палец и отвернулась обратно. Рыдания сменились всхлипами и вскоре прекратились. Только звуки хлюпающего носа женщины иногда раздавались из-за спины Карлы.

Кошки, собаки, обезьяна и множество мелких грызунов в клетках таращили на новоприбывших глаза, топорщили усы и принюхивались.

Карла заметила, как впервые на лице Лиама треснула маска всезнающего и всё повидавшего человека. На лице бывшего наёмника появилось странное выражение, как у ребёнка, впервые попавшего в цирк и сразу оказавшегося в клетке с тиграми.

— Вы хотите вывезти… всех? — только и смог выдавить Ян, разглядывая пищащий и копошащийся клубок крыс в одной из клеток у стены. Ответом ему были начавшиеся снова рыдания. Миролич подумала о том, что для опытного хирурга новая знакомая слишком уж сентиментальная и эмоциональна. Женщина поджала губы, видя, как женские слезы пронимают даже комитетчика.

«Надо же, стоит слюни на кулак намотать, так все тебя слушают, — подумала она. — Везёт же тем, кто так умеет».

«Меня зовут Жози Минс, я занимаю должность младшего биотехнолога в лабораторном комплексе Иридии.

В мои обязанности входит подготовка биоматериала для дальнейших исследований, обеспечение инструментария, составление отчётности и своевременный контроль за выбраковкой неудачных образцов, с которыми вы уже имели честь познакомиться.

Всё начиналось ещё тогда, когда систему Иридии отрезали от доступа во внешние миры. Не так грубо, конечно, но результата это не меняет. Учёные, программисты, технологи, биологи, кибербиологи и врачи стянулись на платформы лабораторного комплекса для создания новых версий искинов. Работа проходила в привычном режиме, но теперь все её результаты шли на утверждение Альфы, после чего распродавались в Конгломерате. Кредиты на дальнейшие работы предоставлялись скудно, во всяком случае, как нам объясняло начальство. И вот, примерно лет десять назад, когда я только получила назначение на Платформу, как её у нас все называли, сверху спустили приказ о начале других исследований. Увидев то, с чем придётся работать, половина персонала отказалась. Больше мы их никогда не видели. Теперь я понимаю, что вряд ли их отправили домой с достойными выплатами дотаций и позаботились о их семьях, но в прошлом это не вызывало подозрений.

Первыми прибыли два детёныша ксеноформов. Они были не больше кошки, плескались в контейнерах с питательной средой и проявляли мало подвижности. Сильная мускулатура, рефлексы и потрясающая регенерация почти исчезли, или не успели появиться вовсе. Об этом я узнала уже тогда, когда увидела размеры взрослого ксеноформа. Огромное существо, занявшее целый чан в центральной лаборатории, оно неистово билось о скользкие борта своей клетки, пытаясь выбраться наружу. Только тогда мне стало ясно, что пару лет назад моя команда вскрывала и изучала младенца. Вполне возможно, что новорождённого. И что-то мне подсказывает, что вряд ли те военные, которые сопровождали груз, просто нашли этого детёныша или уговорили самку ксеноформов отдать своё дитя. Они убили мать, достали плод и притащили его к нам.

Дальнейшее стало представлять собой череду ужасов и постоянных нервных смен. Мы брали клетки, части тела, ткани и биологические жидкости у животных, скрещивали их с клетками ксеноформов и пытались добиться стойкого результата. Для начала в дело шли мыши и крысы. Потом начались исследования на собаках и кошках. Последними в списке оставались рептилии. С ними, к слову, удалось добиться стойкого результата куда быстрее. Остальные не подошли. За те десять лет, которые я провела в лаборатории, через мои руки прошли сотни, тысячи этих живых существ. Я не могла смотреть на них, забирая на опыты. Собаки, виляющие хвостами, до последнего верящие в то, что человек не предаст, что поможет. Кошки, мяукающие так жалобно, что сводило зубы. Рождённые от них потомства, представляющие собой опасные мутировавшие виды, результаты эмбриональных экспериментов. Матери часто умирали в родах, оставляя котят и щенков, крысят и мышат выживать самостоятельно. Но, если честно, я бы тоже предпочла умереть и не видеть, что произвела на свет.

Многосуставчатые лапы, крошечные головы, покрытые чешуёй или слизью, слепота, острые зубы, рыхлые тела и клоками выросшая на теле шерсть — немыслимо!