Дариус Грос оказался одним из ксеноформов. Сами по себе ксеноформы оказались куда рассудительней и человечней зверей Конгломерата, которые пошли на подлость, объявив войну на уничтожение тех, кто когда-то вообще позволил Конгломерату выжить и образовать то, чем он сейчас является.
Да и сами ксеноформы походили на людей больше, чем принято было думать. Солдаты и рабочие особи, боковая ветвь эволюции на родных планетах этих существ оставались разумными каракатицами, не желающими выбираться дальше своих водных пространств. Настоящие управители, сражающиеся против нападавших людей, принимавшие на себя первые удары и выступавшие в роли надсмотрщиков формы чужих несли бремя ненависти в свой адрес со стороны тех, кому однажды позволили жить и развиваться. Ян припомнил то, что показали ему при его первом визите к чужакам. Планета, умирающая от неизвестной чумы, спасённая прибывшими ксеноформами.
Карилис почувствовал некое раскаяние, стараясь не смотреть на идущих рядом с ним ксеноформов. Но увидев их оружие, он вспомнил, что эти существа были далеко не безобидными и невинными. Ян подумал ещё немного и пришёл к выводу, что случись всё снова, он поступил бы так же, как уже поступил.
Карла никак не представляла свою смерть. Она догадывалась раньше, что это будет малоприятно. Будучи пилотом рудовоза или дребезжащего грузовика, ей рисовались картины утечки кислорода, отказа систем жизнеобеспечения или быстрого пинка в открытый космос. В сущности, всё сводилось к удушению, замораживанию или медленной смерти в дрейфующем, потерявшем управление судне где-то на окраине системы Иридии.
Такие мелочи, как падение на голову арматуры, смерть от алкоголя или банальной инфекции не вязались с образом бывалого пилота. И вот, когда удар линейного крейсера Конгломерата смел к чертям рубку управления «Иглы», Миролич немного обиделась. Раз — и всё. Никакой боли, страдания, понимания бесцельно прожитых лет. Она просто умерла, и теперь лежала на чем-то влажном и холодном, будто рыба, выброшенная на берег.
Карла пошевелилась. Всё тело пронзила острая боль, словно в нем вообще не осталось целых костей. «Странно, — подумала она, — мне как-то казалось, что смерть должна избавлять от боли, а не быть её источником».
Рядом зашуршали мелкие камешки, и с этим звуком до уха Карлы донеслись и другие, более глухие и отдалённые. Плеск прибрежной волны, редкие крики каких-то пронзительных птиц, шелест деревьев… запах моря ударил в нос непреодолимым амбре, напомнившим Карле детство. Тогда они с родителями выезжали на курорт, на морское побережье Эдарии, где Карла часами смотрела на легкокрылые парапланы, скользящие над водой. Привязанные тросами к морским катерам, они поднимались вверх, утопая в брызгах солёной воды и отражающихся в ней солнечных бликах.
— Смотри, мама! — кричала Карла. — Я тоже так хочу!
Мама молча гладила Карлу по непослушным рыжеватым тогда ещё волосам, а отец тоскливо провожал взглядом далёкие самолёты береговой охраны, вертикально поднимающиеся с небольших площадок, расположенных по периметру зоны отдыха.
— Почему им можно целый день кататься, а мне нельзя? — надувала губы Карла, указывая на взлетающие самолёты. Отец молчал. Он уже знал в силу возраста и опыта, что каждый такой полет значил чью-то беду, смерть, боль и проклятия. Самолёты периметра поднимали только в крайних случаях. Нападения огромных жёлтых акул, способных своими алмазными зубами запросто откусывать борта лёгоньких прогулочных яхт. Кораблекрушения, эпидемии, массовые бедствия, застрявшие на островах туристы или дикари. За каждым взлётом были кровь, слезы и смерти. Карла требовательно смотрела на отца и мать, уперев руки в бока.
— Я тоже так хочу! И буду! — топала она ногой, так и не получив ответа от родителей. А потом убегала в море, плавать и забывать о том, что не услышала и чего не заметила в глазах взрослых. Её мама вздыхала, с тревогой глядя на дочь, а потом на мужа. Тот лишь пожимал плечами, исподволь продолжая наблюдать за взлётом и посадкой самолётов береговой охраны вдалеке.
Потом Карла выросла, получила желаемое и поняла, что за каждым восторженным взглядом ребёнка внизу стоят долгие часы трудной и опасной подготовки пилотов, техников, сборщиков и, иногда, оружейников. Для того, чтобы кто-то проследил за тобой взглядом, блестя глазами и восторженно требуя оказаться на твоём месте, ты должен пройти долгий путь, пережить своих друзей и получить несколько пощёчин от судьбы. Но к тому моменту, когда она это узнала, ей уже некому было рассказать об этом.
— Почему сегодня не летают самолётики, мама? Мне скучно! — капризничала Карла. И только её отец счастливо и расслабленно вытягивался под тёплым летним солнцем, натягивая на лицо полотенце, бормоча под нос слова одобрения и молитвы.
— Почему, почему они не летают? — иногда продолжала допытываться Карла.
— Потому, что сегодня никто не хочет умирать, — как-то резко ответил ей отец. После этого Карла никогда не выпытывала у родителей про самолёты в погожие дни. Только с тоской ждала, появятся ли они на горизонте. Или хотя бы привязанные к катерам парапланы.
Сегодня тоже никто не хотел умирать, но кому-то всё же пришлось.
— Карла… Карла, открой глаза…
Звук голоса казался знакомым и незнакомым одновременно. Миролич заворочалась, чувствуя, как под ней проседает песок, шуршащий о ткань защитного костюма. Слабый ветерок взъерошил её отросшие волосы, и Миролич открыла глаза. Перед ней, расплываясь в вечернем сумеречном свете, застыло лицо Дариуса Гроса. Он едва заметно улыбался.
