создают мерцание множественных смыслов и эстетических бликов. И глядишь, уже пространство расширяется географически, космически до «пролетающей вселенной», а время уходит в глубь веков до библейских истоков» (Литературная газета, 1996, 24 апреля).

Не только в глубь веков уходит взгляд Шаламова. Хотя он и считал «неприемлемой для писателя» позу пророка, но словно невольными обмолвками, удивительными предвидениями пронизаны и его проза, и его стихи. Задолго до Чернобыля катастрофа описана им в «Атомной поэме», задолго до нынешней криминализации, в 1972 году он пишет: «Блатарская инфекция охватывает общество, где моральная температура доведена до благоприятного режима, оптимального состояния. И (общество) будет охвачено мировым пожаром в 24 часа» (Знамя, 1993, № 5, с. 154). На наших глазах мораль преступного мира, этот СПИД конца XX века, заражает постсоветское общество.

Собрание сочинений Шаламова завершает автобиографическая проза, позволяющая понять пути становления его личности.

Он из мира патриархальной семьи вологодского священника, там над двухэтажным домиком возносятся золотые купола Софийского собора, а под горкой течет неторопливая речка в зеленых берегах, и полощут белье с плотов, как и века назад. Он родом из мира нравственной чистоты и незыблемости, пронизывающей ежедневность, быт. Здесь поэзия входит в жизнь, как естественный язык природы и человека.

1918 год — год крушения мира детства. Ему только одиннадцать лет, но трагедия уже входит в его жизнь. Ликующие толпы еще вчера добропорядочных православных прихожан сбрасывают кресты с церквей. Болезнь и слепота отца. Нищета семьи.

Обыски еженощные. Смерть брата. Мать, удерживающая семью на грани гибели. Об этом — повесть «Четвертая Вологда».

1926 год — поступление в Московский университет. Поиски своего пути в литературу. Поиски правды-справедливости и ненависть к «этому буйволу» Сталину приводят Шаламова в оппозицию. Демонстрации. Подпольная типография.

1929, 19 февраля — первый арест. Бутырская тюрьма. Первый этап на Северный Урал, на Вишеру. Об этом — антироман «Вишера».

Этот голубоглазый высокий мальчик оказался крепче душой, чем многие другие, он выдержал первую пробу в борьбе с тоталитарным государством: «Необычайная уверенность в своей жизненной силе. Испытанный тяжелой пробой — начиная с этапа из Соликамска на Север в апреле 1929 года — один, без друзей и единомышленников я выдержал пробу — физическую и моральную. Я крепко стоял на ногах и не боялся жизни. Я понимал хорошо, что жизнь — штука серьезная, но бояться ее не надо. Я был готов жить».

В 1932 году он вернулся в Москву. Эта юношеская проба сил пригодилась Шаламову очень скоро — через пять лет он был этапирован на Колыму. Может быть, именно вишерский опыт позволил ему выжить и морально устоять среди лагерного растления, выжить и написать «Колымские рассказы», еще раз пройдя памятью и чувством свой крестный путь.

«Каждый рассказ, каждая фраза его предварительно прокричала в пустой комнате — я всегда говорю сам с собой, когда пишу. Кричу, угрожаю, плачу. И слез мне не остановить. Только после, кончая рассказ, я утираю слезы» («(О моей прозе)»).

В последнем томе Собрания сочинений В. Шаламова мы обращаемся мыслью к «Колымским рассказам», читая эссе «О прозе», письма к Б. Л. Пастернаку и А. И. Солженицыну, где автор вновь и вновь возвращается к лагерной теме, главной трагедии XX века.

К сожалению, за пределами четырех томов остались дневники и записные книжки Шаламова, воспоминания и незавершенные работы, многие стихи и эссе, а также значительная часть эпистолярного наследия. Но и представленные в четвертом томе произведения позволяют понять, что Шаламов обладал великолепным эпистолярным даром, а его эссе и заметки — это целая россыпь размышлений, парадоксов, афоризмов, наблюдений…

Так неистощим и многообразен талант писателя. В 1971 году он написал письмо-исследование о своей прозе, в котором предельно ясно и однозначно сформулировал свое творческое кредо: «Я ставил своей задачей создать документальное свидетельство времени, обладающее всей убедительностью эмоциональности… «Колымские рассказы» — это поиски нового выражения, а тем самым, и нового содержания. Новая необычная форма для фиксации исключительного состояния, исключительных обстоятельств, которые, оказывается, могут быть и в истории, и в человеческой душе… На свете есть тысяча правд, а в искусстве — одна правда, это — правда таланта».

Автобиографическая повесть о детстве и юности, о становлении личности, о формировании убеждений, которые определили судьбу В. Т. Шаламова.

Начало работы над повестью относится к 1968 году. В том году я побывала в Вологде, и впечатления об этой поездке пробудили в памяти Варлама Тихоновича воспоминания о родном доме, о городе детства.

«Я думал, город давно забыт мной… После смерти матери все было кончено… А вот теперь, после твоей поездки, какие-то теплые течения где-то глубоко внутри… Удивительно здорово, что ты видела дом, где я жил первые пятнадцать лет своей жизни, и даже заходила в парадное крыльцо… с лестницей на второй этаж, с разбитым стеклом на лестнице…» (из письма В. Т. Шаламова, 8 июля 1968 г.).

Воспоминания хлынули потоком. Он непрерывно рассказывает об отце, матери, братьях и сестрах. Мир детства поднимался со дна памяти, как град Китеж.

Д. С. Лихачев в письме Шаламову 20 сентября 1979 года написал: «У меня тоже был период в жизни, который я считаю самым важным. Сейчас уже никого нет из моих современников и «соотечественников». Сотни людей слабо мерцают в памяти. Не будет меня, и прекратится память о них. Не себя жалко — их жалко…»

Шаламов спас от забвения годы своего детства.

В 1971 году автор завершил работу над рукописью. Повесть заканчивается отъездом Шаламова в Москву, и лишь мельком упоминается встреча с родителями после первого, Вишерского срока.

Впервые опубликована в сокращении в журнале «Наше наследие» (1988, № 3), полностью — в журнале «Лад» (1991 № 3 — 10).

С. Г. Нечаев содержался в Алексеевском равелине Петропавловской крепости. См.: Былое, 1906, № 7. Публикация П. Е. Щеголева.

Предки В. Т. Шаламова принадлежали к русскому православному священству. Происходили из г. Великий Устюг. В 1867 г. дед писателя Николай Иоаннович, женившись на дочери местного пономаря, «по жребию» был направлен служить в Вотчинский приход Усть-Сысольского уезда Вологодской губернии (ныне Коми республика). Тихон Николаевич, отец писателя, родился и провел детство среди зырян.

Поссе В. А. (1864–1940) — литератор, пропагандист кооперации, корреспондент Л. Н. Толстого.

Уточнить состав и возраст членов семьи позволяют сохранившиеся данные из клировой ведомости Софийского собора за 1907 год: «В семействе у него (священника Тихона Николаевича Шаламова. — И. С): жена Надежда Александровна — 37 лет, дети: Валерий — 13, Галя — 11, Cepгей — 9, Наталия — 7, Варлаам — 6 месяцев». Гос. архив Вологодской обл., ф. 496 оп 1 д. 18474, л. 609/об.

С художником Василием Николаевичем Сигорским (1902–1976) В. Т. Шаламов был знаком еще по вологодской юности. Жена Сигорского Лидия Васильевна (ум. 1986) — та самая Лида Перова, исполнительница роли княгини Трубецкой, о которой пойдет речь далее.