— У меня желудок крепкий, — заверил Зарубин. — Пока ещё никому не удавалось присушить.
— Дай-то бог! Всё равно хряпни стакан водки, чтоб нейтрализовать яд.
— Правда, в желудке булькает! — он потряс животом. — Боюсь, как бы в самом деле медвежья болезнь не началась.
— С непривычки бывает, — согласился Костыль. — В нашем возрасте с молоком не шутят: детская пища... И вообще мой тебе совет: ничего не бери у туземцев. Отравить не отравят, но навредить могут.
— Да ладно тебе!..
— Аборигены на всех приезжих злые. Сами не хотят работать и другим не дают...
— Пошёл я спать, — сказал Зарубин и не прощаясь направился к надвратной башне.
— Гляди! —- вслед сказал Костыль. — Припрёт — беги ко мне. Таблетки есть, спасают от любого яда и приворота.
На улице ещё часа полтора гудел праздник, и, судя по теням, всё ещё бродил изрядно притомлённый резиновый леший. Уснуть сразу не удалось: стоило закрыть глаза, как перед взором замелькали просёлки, повороты, перекрёстки, уставший вестибулярный аппарат не справлялся, свой собственный «навигатор» в голове клинил, вызывая рваный, мусорный поток дневных впечатлений. Ко всему прочему коварная вдова не выходила из головы. Эта женщина удивила больше, чем туземцы с куклой йети, по крайней мере, вызывала странные чувства. Скорее всего, обладала некой силой, которую Зарубин почувствовал, но будучи в здравом уме, объяснить, что это, не мог. Он лежал в полутёмной башне, таращился в медового цвета потолок и мысленно следовал за её образом, летящим сквозь суетливое мельтешение лиц.
И вдруг одно из них будто выхватилось из прошлого и нарисовалось в действительности, поскольку Зарубин отчётливо осознавал, что бодрствует и сна ни в одном глазу.
А я со снежным человеком сфоталась, —таинственно заявила дочь Баешников. — Он такой прикольный!
— Ты как здесь очутилась? — непроизвольно спросил Зарубин.
— На велике приехала! Сегодня же день открытых ворот!
— Что это значит? — для порядка спросил он, чтобы скрыть чувство, что его застали врасплох.
— У нас же тут никаких развлечений, — горестным тоном своей матери, то бишь старой комсомолки, призналась Натаха. — А Костыль раз в две недели открывает ворота для туземцев. Это когда смена прибалтов уезжает домой. Можно на халяву вкусностей поесть, выпить. У них тут повар классный и даже вискарь наливают. В прошлом году Маринка так замуж вышла, за повара-прибалта. Теперь в Европе живёт...
— С поваром?
— С поваром, но в Таллине!
— Супер, — оценил Зарубин. — Всегда будет сытая и розовенькая... А мне сегодня предлагали водку.
— Да вискарь-то скончался к десяти вечера! — засмеялась она, присаживаясь на край сексодрома. — Егеря остатки стебнули!
— Что сделали?
— Украли! А ты знаешь, в честь чего нынче вечеринка? Да ещё с халявой?
— Нет...
— А ты скромный парень, — оценила Натаха. — Сегодня праздник в честь лешего! Ворота внеурочно открыли. Так мы с Людкой успели... Ты герой, оказывается. Изловил снежного человека!
— Куклу...
— Всё равно, про учёного все говорят, а мне приятно!.. А что ты так рано завалился? Пошли потусуемся?
— У меня режим, — скучно и с намёком старого, опасливого холостяка сказал он. — Завтра ранний подъём.
— Ладно, — согласилась Натаха. — У тебя тут ванна или душ есть? А то я пропотела на велике. Мы с Людкой так педали крутили, боялись
