минут женщина смыла мыльную пену, плеснув водой. Осмотрев результаты своих трудов, Гвинет вздохнула.
– Ты уверена, что это только кава, а не постоянная татуировка?
Я отплыла чуть поглубже и обернулась к ней.
– Что, никак?
Она молча покачала головой.
Я окунулась с головой, не закрывая глаз и глядя на расплывающийся мир надо мной. Это не поддавалось логике. Десятки раз, по случаю разных праздников и торжественных событий, мне наносили подобные украшения на лицо и руки, и всегда через неделю-другую они блекли и исчезали.
Вынырнув, я вытерла лицо.
– Попытайся еще раз.
У Гвинет вытянулось лицо.
– Пойми, Лия, рисунок не сходит. – Она присела на полузатопленный камень, поднимающийся над водой, словно панцирь черепахи. – Ты уверена, что жрец во время обряда не применял магию?
– Кавы тоже подчиняются законам природы, Гвинет. Никакой магии в этом нет.
– Магия на каждом шагу попирает законы природы, – возразила она. – Что уж говорить о крохотном упрямом кусочке кавы на плече у одной девушки. Ты уверена, что мастера не сделали ничего другого?
– Совершенно убеждена.
Тем не менее я попыталась припомнить. Я, конечно, не могла видеть мастеров за работой, но готова поклясться, что весь рисунок был выполнен в одно время, одними и теми же кистями и красками. Я вспомнила, как мама дотронулась до меня, чтобы подбодрить во время церемонии, но вместо нежного прикосновения я ощутила жгучую боль в плече. Уж не тогда ли что-то произошло? А еще та молитва – на родном языке матери, она не была частью традиционного ритуала.
– Ты знаешь, а выглядит-то совсем недурно. И уже непонятно, что это королевская – и вообще свадебная кава. Герб Дальбрека и королевские короны исчезли. Осталась только часть когтистой лапы и виноградная лоза. Никому и в голову не придет, что они означают. Мне кажется, с этим можно жить.
Жить с этим? До конца жизни ходить с частицей дальбрекского герба на коже? Не говоря уже о том, что этот когтистый мифологический зверь даже не упоминается в фольклоре Морригана. И все же я невольно вспомнила, что кава вызвала мое восхищение, когда я впервые на нее взглянула.
– Рисунок сойдет, должен сойти, – сказала я упрямо. – Нужно просто попробовать еще разок.
Пожав плечами, Гвинет подняла голову и посмотрела на золотистые листья раскинувшегося над нами кружевного дерева – в обрамлении изумрудной листвы других деревьев. Гвинет улыбнулась с грустью.
– Смотри-ка, до чего яркий желтый цвет. Осень жадина, верно? Уже ворует деньки у лета.
Я тоже рассматривала преждевременную желтизну.
– Рано, это правда. Но, может быть, все еще уравновесится. Я уверена, наступят дни, когда лето не захочет уступать и откажется сдавать осени свои позиции.
Гвинет снова вздохнула.
– Законы природы. Но даже природа выходит из повиновения. – Женщина разделась, небрежно швырнула одежду на берег. Зайдя поглубже, окунулась с головой, а потом отжала темные красновато-рыжие волосы, скрутив их в длинный жгут. Над водой виднелись только ее молочно-белые плечи.
– Ты вернешься обратно когда-нибудь? – спросила она как бы невзначай.
До меня доходили слухи о войне. Я понимала, что Гвинет тоже их слышала. Она продолжала считать, что я, будучи Первой дочерью, могу изменить положение вещей. Однако дверь дара так и не приоткрылась для меня, а теперь не оставалось никаких сомнений, что она закрыта наглухо. Гвинет же, вероятно, увидела в упрямой каве знак, и я засомневалась, так ли уж она старалась соскоблить ее. Она смотрела на меня, ожидая ответа.
Я нырнула. Под водой мир снова стал мутным и расплывчатым, золотистые листья были еле видны, в висках глухим эхо отдавались удары сердца, из носа выбегали пузырьки воздуха – и вскоре вопрос Гвинет растворился. Его просто унесло течением ручья, вместе со всеми надеждами, которые она на него возлагала.
Глава двадцать третья
Убийца
Я подсматривал в окно. Я не мог больше ждать. Через несколько дней здесь будут мои товарищи, думающие только о скором возвращении в
