– Может, и так. Но, на мое счастье, танша очень любит собак.
В следующие дни никаких вестей о самочувствии Алая ясовцам не поступало. Змей бросил силы на изучение гостей, как требовал царь, однако перепоручил заботу наиболее доверенным лицам. Сам всецело сосредоточился на Бану, с которой тренировался ежедневно по шесть, а то и по восемь часов кряду. Он запретил гвардейцам на весь срок пребывания ясовцев в Аттаре являться на тренировочную площадку, которую облюбовали они с бывшей ученицей. Бану отдала такое же распоряжение, и теперь их единственным зрителем был Гистасп, который приходил всегда с мехом, бальзамами, иголками, нитками, сменной одеждой, что пригождались не всегда, но регулярно. В оказании помощи он участия не принимал, но кто-то же должен был носить все это добро! Поэтому был рядом и каждый день говорил Змею, что «завтра тану точно не придет». На это Гор отвечал, что «придет обязательно», потому что «я знаю ее предел лучше, чем любой из вас».
И Бану приходила. Хотя, конечно, Гор понимал, что ежедневные чрезмерные встряски не пойдут на пользу и двужильной танше. Поэтому временами бывал куда осторожнее, чем в первую схватку.
Джайя больше не посещала «диких игрищ», и Дан как-то подозрительно часто терся рядом с ней. Бансабире это жутко не нравилось, пару раз она ловила подчиненного и со всей строгостью заявляла:
– Делай что хочешь и с кем хочешь, Дан Наглый! Но чтобы рядом с царевной ноги твоей не было!
Тот скомканно кивал и торопился убраться: из-за ежедневных упражнений с помощником Стального царя тану неизменно пребывала в скверном расположении духа.
Сообразив, что разговоры и увещевания эффекта не дают, через полторы недели Бансабира была вынуждена приказать офицерам и «паре-тройке телохранителей» заниматься где-то неподалеку, чтобы она видела, что бойцы не прохлаждаются без повода (на деле – чтобы Дан всегда был поблизости). Гистасп, таким образом, оказался задействован и занят, в качестве парня на подхвате пришлось подключить к сборищам Лигдама.
Алай, совершенно здоровый и даже, в общем, цветущий, но не покидавший покоев уже который день, на ежевечерних встречах со Змеем сетовал, грозно и молчаливо смотрел на побои, скупо комментировал, что имел в виду совсем не это, когда поручал помощнику склонить Маленькую таншу на свою сторону в подписании злосчастной бумаги. Гор негромко вздыхал со словами, чтобы царь доверил дело ему.
И когда после таких разговоров Бану и Гор пересекались в общей зале за ужином, или ночью на площадке для тренировки в темноте, или еще где-то, окружение танши отчетливо подмечало, как обычно бесстрашная и невозмутимая Бансабира внутренне подбирается и напрягается от одного присутствия Змея. Вся опасность мира заключалась для нее в нем одном.
С прочими танами и лаванами Бану в те дни старалась не пересекаться вовсе. Выходило не всегда, но она прикладывала усилия. Руки, ноги, спина, мышцы и даже кости – все болело до того нещадно, что попросту не оставалось ресурса для бессмысленных разговоров.
Довольно быстро Бану призналась себе: она все-таки стала по-настоящему наслаждаться происходящим на тренировках. Что-то в этом было – страшное и… родное.
Время от времени Гор сообщал какие-то сведения о ясовцах. Алаю было мало, но он сжимал зубы – лучше, чем ничего. Всегда легче иметь дело с теми, о чьих чаяниях имеешь представление. Желания и мечты – вот средство для управления людьми, не хуже страха. Когда-то давно, когда он оказался на престоле своего брата, он планировал править так, чтобы люди его любили. Но жизнь быстро все расставила по местам, дав Алаю понять, что лучшее оружие против толпы – это страх. А претендовать одновременно на боязнь и на любовь бессмысленно: одно непременно вытеснит второе.
В тот вечер царь отпустил Змея с указом продолжать поиски по всем направлениям, но Змей с докладами к нему больше не приходил.
Тогда Алай призвал дочь и выслушал сообщение о делах замка в дни пребывания в столице парламентеров. Позвал сына, сказал, что Гвендиор прислала весть с голубем: она дает добро на брак Халия с девицей Ахиль из герцогского дома Хорнтелл. Потом наконец велел явиться лорду-командующему с его докладом по состоянию в воинских рядах. Выслушав все новости, царь подавил желание выйти на балкон (а ну как его, «больного», увидят ясовцы?) и достал из нижнего ящика стола портрет своей покойной супруги леди Джанни?йи.
Алай Далхор и леди Джаннийя из дома Саваш поженились почти тридцать лет назад по настоянию правящего в ту пору царя Итхая VI. Алаю тогда исполнилось восемнадцать, а его жене не было шестнадцати. В первую неделю супружества отец отослал его подавлять мятежи в восточных землях, и Алай уехал. Только спустя два года он вернулся в Аттар и чужим человеком зашел в спальню к супруге. Через десять дней уехал вновь, оставив Джаннийю с ребенком под сердцем. Первые трое их детей так и родились – не видя отца.
Начался конфликт с приграничьем Иландара. В первый же месяц погиб его старший брат и наследник трона. Алай отстоял бдение по брату, с которым никогда не был дружен, и повел войска дальше. Война отняла у него еще четыре года, и отняла бы больше, если бы однажды в лагерь не доставили депешу: скончался царь. Алай вернулся, выслал вместо себя двух младших братьев-близнецов, что успели возмужать, и занял трон отца. Еще через год военный конфликт тех лет был исчерпан.
Итхай VI не был великим воином, но был хитроумным политиком и хорошим отцом. Алай оплакивал его на коленях у женщины, которая до тех пор казалась чужим человеком. В конце концов, за годы супружества они провели вместе не больше пары месяцев. Но Джаннийя знала свой долг и исполняла с такой отвагой и смирением, какие сделали бы честь самым взыскательным монахам, мужьям и воинам. Она должна была дать царю сыновей – она их родила; должна была сохранять очаг в замке – хранила; детей воспитывала; мужа – поддерживала. Сперва – когда умер Итхай VI, потом – когда один из
