Каамал наконец рыкнул. Все-таки стоило поверить прежде: даже в удрученном событиями состоянии Маленькая танша способна вполне трезво вести дела.

– В любом случае, – будто между прочим продолжила Бану, – мне нужно для начала поговорить с Тахбиром. Только если он не против, я подумаю над вашим предложением.

– К чему это? – Каамал забеспокоился. – Уже больше месяца ты – глава дома Яввуз, тебе и решать.

– Но нельзя же не спросить отца, решая судьбу его дочери. К тому же в ближайший год все равно, согласно традиции, никто из членов дома в знак почитания и уважения к почившему тану не может вступать в брак. Я смогу хорошо обдумать ваше предложение.

Настало время смеяться Каамалу.

– Полагаю, тебе это время тоже весьма на руку? Мне тут давеча пришло весьма интересное послание от молодого Дайхатта. Ничего особого он не писал, но, кажется, успел подбить клинья, да? Надеется заручиться моей поддержкой и хотя бы нейтралитетом со стороны твоего деда, справедливо полагая, что ты женщина умная и сумеешь выбрать наиболее выгодный вариант.

– И что вы?

Яфур расплылся в ехидном оскале:

– Я обещал хорошо обдумать.

Бансабира мысленно усмехнулась: ожидаемый ответ. И от этого не менее неприятный. Ставит ее на место?

– Полагаю, тот, кто оставит за собой право первого хода, должен сообщить вовремя, – обронила Бансабира будто невзначай.

– Само собой. Сейчас ты растеряна, и тебе непросто принять такое ответственное решение, оценив все его достоинства. – В голосе Яфура неожиданно появились заботливые интонации. – Мы вернемся к этому разговору позже, думаю, у нас будет отличный шанс совсем скоро.

Брови Бансабиры поползли вверх. Тан неторопливо объяснил:

– Вот, – протянул, достав из-за пазухи, сверток. – Думаю, тебе пришло такое же.

Бану быстро проглядела бумагу под сломанной печатью дома Яасдур и едва не вздрогнула: к началу лета танам Яввузу, Каамалу, Вахиифу, Луатару и лаванам Яхмаду, Баину и Удау из подданства дома Аамут полагается прибыть в столицу, чтобы оттуда выйти делегацией на Восточный континент: один из местных царей, Алай Далхор из Западного Орса, прочит свою дочь в следующие раману Яса. Быть переговорам.

Бану уставилась на Яфура с таким лицом, будто он только что сознался, что не знает, как звали его жену.

– А что, без нас обойтись нельзя?

Каамал, в душе посмеявшись, пожал плечами:

– А ты это у раману спроси, когда приедем.

– Вы что, собираетесь откликнуться?

– Ну, дочка, посмотри еще разок: это не просьба.

– Да это вообще бумага, – безапелляционно заявила Бану. – И что?

– А какой смысл в открытом неповиновении, если к всенародному бунту это не приведет, а всех подчинившихся приказу Светлейшего и Светлейшей обозлит против свободолюбивого гордеца. И потом, Яввузы слишком часто твердили в этой войне, что бьются за традиции, старый уклад и порядок. Откажись ты сейчас подчиняться Теням Богов, как велит традиция, – и всем будет ясно, чего стоит честное слово тана Яввуз.

Все-таки язык у Яфура и правда длинный, недовольно думала танша, признавая правоту свекра.

– Хорошо. – Бансабира поднялась из-за стола, давая понять, что намерена закончить разговор. – Я поеду в Гавань Теней и Орс, если все это не затянется на полгода. Сейчас попрошу вас, тан: мне надо прийти в чувство после поездки, решить ряд вопросов и немного отдохнуть – завтра важный день.

– Конечно-конечно, – отозвался Яфур, поднимаясь следом. Бану видела, что, несмотря на слащавость тона, выглядит тан не особо довольным тем, как закончилась их беседа.

Едва за Каамалом закрылась дверь и Бану уселась на место, потирая лоб, в комнату вихрем ворвался Русса.

– Что за въедливый старик! – разошелся он прямо с порога. – Думал, он никогда не свалит! – Ворча, бастард размахивал каким-то очередным пергаментом. – Вот, сегодня днем привезли, не успел передать тебе.

Русса вложил в протянутую ладонь сестры конверт с черной печатью. Гнилое предчувствие закралось в душу Бану мгновенно.

– Честное слово, – сокрушался Русса, потрясая пятерней, – этот седобородый кретин приехал только утром, и ты посмотри – достал уже всю родню и всю прислугу! То не так, это не тут, тот не так сказал, эта не так посмотрела! Даже Ниильтах – Ниильтах, Бану! – заявил, что она «смеется так, как не все танин могут себе позволить, что, конечно, не очень ценится»! Тьфу! Никакого сладу! Бану, – брат почти грозно поглядел на таншу, вперив кулаки в стол, – он тут признает только тебя и Маатхаса! Сделай что-нибудь!

Бансабира лениво поглядела на брата и, вновь взглянув на конверт в руках, сломала печать.

– А Маатхас что? Никак за день себя не проявил?