запаса они наверняка протянут в лучшем случае год. Вранье, конечно, мысленно признала танша, зато хаты задумаются.
Веление госпожи оказалось таким: каждому «владетелю» будет выдана небольшая сумма денег из числа захваченных трофеев с одной целью – через два месяца каждый из них должен отчитаться от и до в том, как ему удалось эту сумму приумножить. У каждого из них есть имущество, которое позволяет им взращивать состояние танаара, и в том числе собственное: ремесленные цехи, мастерские, кузни, многочисленные торговые лавки, пивоварни, пекарни, трактиры, бордели, в редких случаях даже военные арсеналы. Если результаты окажутся неудовлетворительными, безапелляционно заявила тану, все имущество семьи будет изъято и доверено более предприимчивым кланам.
До потолка поднялся недовольный гомон, и потребовалось время, чтобы унять хатов и продолжить.
– Даже если это потребует смены главы семьи, советую не роптать, – напомнила Бану в завершение разговора. – Сколько ни возмущайтесь, а результат не изменится: хаты – единственное сословие, которое никогда и ни при каких обстоятельствах не освобождается от налогообложения. Либо вы полезны, либо нет. Не забывайте, что время и золото требуют опытных рук, и выполняйте возложенные на вас обязанности достойно. В конце концов, если бы я, как тан, трудилась вполсилы, сейчас вообще не с чего было бы восстанавливать и поднимать танаар. А если бы еще и Сабир Свирепый защищал вас абы как, так и танаар бы уже давно развалили.
Аргумент был не утешающим, но весомым. Предвосхищая возможные вопросы, Бану выставила вперед ладонь в пресекающем жесте.
– Я буду только проверять. Детали решайте с казначеем, – и указала на безропотно сидящего по правую руку ахтаната Тахбира.
Она вышла, оставляя дальнейшее дяде. Слушать все эти препирания и наблюдать возню Бану не хотелось, да и времени не было. А разместить для беседы полторы сотни человек где-то надо. Поэтому пусть лучше они сидят в большой зале советов, а сама Бану ограничится и малой. В конце концов, чем меньше народу в комнате, тем тише.
За дверью залы Бансабиру поджидал Гистасп. Это был, пожалуй, первый раз, когда командующий с искренним изумлением обнаружил, что от недостатка общения с таншей он начал о ней скучать. Изредка, как вот сейчас, ему удавалось перехватить ее между делами и проводить от одного помещения до другого. Дожил, посмеивался мужчина над собой – вроде, казалось, был другом, а теперь как пес – только и ждет у порога.
Бансабира улыбнулась альбиносу коротко, почти безлично, и зашагала вперед, зная наверняка, что Гистасп пойдет рядом. Тот все же дал танше фору в пару шагов – только чтобы, чуть склонив набок голову, поглядеть на то, как на бедрах колышется черное платье. Вспоминая ее беременность, Гистасп был готов поклясться: заведенные порядки, в особенности те, что рекомендовали женщинам в невоенное время ходить в платьях, бесили Бану несказанно. Зато приятно удивляли всех тех, кто был с таншей в походе: недурно, когда женщина, которой ты подчиняешься, не только умная, но еще и вполне женщина.
Поравнявшись с таншей, Гистасп указал большим пальцем себе за спину, в закрытую дверь зала советов:
– Не думаете, что от такого решения хаты могут вас возненавидеть? Особенно, конечно, те, у кого вы потом отнимете семейное добро, чтобы отдать кому-то другому.
– А ты не думаешь, что мне и даром не нужна их любовь? – Гистасп удивленно поднял брови, как бы спрашивая. Бану объяснила: – Любить меня должна армия, а те, кто корпит над золотом, должны меня бояться. Иначе есть шанс, что я умру просто возмутительно молодой.
Гистасп молча кивнул: позиция не лишена смысла. Всем ведь угодить нельзя.
Вскоре Гистасп остановился вместе с госпожой у палаты малого совета. Он хотел спросить что-нибудь еще, чтобы задержать Бану для разговора хотя бы на пару минут, но в голову ничего не шло. Видно, опять придется в одиночку бродить во дворах чертога: Тахбир и Серт в эти дни жутко заняты, Русса пропадает где-то в городе, а больше поболтать Гистаспу было не с кем. Был, конечно, Гобрий, но его видеть вообще не хотелось – и так глаза намозолил за годы похода.
Пока Гистасп прикидывал ситуацию, Бану велела ему позвать Лигдама и скрылась за дверью комнаты.
Сев за стол, прикинула, с чем успела разобраться. Вскоре позвала управляющего: надо обсудить добычу металлов, разработку рудников и шахт, производство оружия, парусины, работу верфей и соответственно заготовку леса.
Дел было действительно множество, и Бану едва справлялась. Уделять время сыну и младшему брату ей удавалось, если повезет, полчаса или четверть часа в день, даже при том, что уже Лигдам стал всерьез опасаться, как бы тану не слегла от переутомления, потому что спала она, откровенно говоря, урывками.
Единственным, кто удостоился от танши по-настоящему особой и совершенно неожидаемой награды, оказался Бугут. Если бы не он и его люди, в жизни бы им не пройти гор Раггаров, не победить Шаутов, не застать врасплох Аамутов, сказала танша в малой зале совета… и пожаловала надел с замком в родных для Бугута землях.
– Наверное, ты бы хотел получить что-то ближе к моему чертогу, южнее Астахирского хребта, где потеплее, но я все же настаиваю, чтобы ты владел землями там, где родился. Сколь бы ни был суров родной край, он неминуемо придает сил, по себе знаю, – рассмеялась Бану в конце.
Бугут не стал говорить, что он, прежде не имевший ничего, кроме личной выслуги, в принципе и не ожидал получить ничего подобного. Запинаясь, подошел к госпоже на негнущихся столбообразных ногах, неуклюже опустился на колени, склонив голову, но так и не смог сказать ничего вразумительного. Слова просто не шли с языка, застряли где-то в горле, царапая гортань, и от этого как-то подозрительно щипало глаза. Бансабира по-доброму усмехалась:
