пасечники после войны восстановят свое хозяйство самыми первыми. Правда, цветов еще нет.
Лигдам в ответ улыбался.
Основную часть воинства, за исключением «меднотелых», Бану разделила на четыре армии по восемь тысяч в каждой и поставила во главе их Видарну, Отана, Гистаспа и Гобрия. Последний за особливое рвение в доставке золота в чертог молча ожидал какой-нибудь ощутимой похвалы. Ничего не просил, но глаза сияли так, что и без слов было все понятно. Бану не была бы собой, если бы не знала, как удовлетворить разумные чаяния тех, на кого теперь придется опираться с еще большей силой.
Большая часть тех, кто примкнул к Бану по приказу Идена Ниитаса, вернулись с приветом и поклоном от госпожи в родные земли. Правда, с полторы сотни человек, с согласия танов Пурпурного и Сиреневого домов, остались в ставке Бансабиры. Как и две тысячи бойцов, которых предоставил танше плененный Ранди Шаут. Их Бану маленькими группками раскидала по всем тридцати восьми подразделениям и наказала своим держать ухо востро.
Разделение трофеев при роспуске армии в некоторых слоях вызвало такую волну недовольства, что Бансабире невольно вспомнился фамильный герб дома Яасдур со вздыбленным морским валом и мельхиоровым трезубцем в центре, на котором красовался девиз дома «Волна и смерть». Часть добычи, которая перепала на руки каждому, казалась ничтожно малой.
– Вы поймете, что себе я возьму тоже не столько, сколько хочется. Моя забота – весь танаар, ему нужны средства.
Чем выше был пост и чем больше амбиции, тем меньше подходила для полководцев позиция танши. Но препятствовать или противиться никто не посмел. Трое из темников Бану должны были разъехаться по своим наделам еще до сорокоднева Сабира, в чертоге оставался только Гистасп. Однако Гобрий по старой памяти попросил задержаться, а если возможно, заявил он позже, и вовсе остаться при госпоже. В конце концов, пожалованным его роду наделом уже давным-давно управляет его жена, ей помогают родственники и подрастающий сын, так что в нем надобности нет. По семье он, разумеется, соскучился и намерен как можно скорее их проведать, заверял командующий, заметно нервничая по неясной для Бансабиры причине, но остаться жить в глухой тиши сейчас просто не сможет. Поэтому, если можно, он бы хотел время от времени навещать вверенные земли, видеться с родными, но жить и действовать – в фамильном чертоге Яввузов.
Бансабира поперхнулась воздухом. Ничего себе просьба. Там видно будет, сказала женщина в ответ, взяв себя в руки, время покажет, а пока – нельзя. Гобрий от отказа надулся, напомнив Бансабире индюка, но клятвенно пообещал после сорокоднева Сабира Свирепого убраться восвояси.
– Но до тех пор, – непреклонно выстрелил голос Гобрия в оконцовке, – я останусь здесь!
Бану мысленно хмыкнула. Да уж, в этой армии точно дурак на дураке. И руководит ими, кажется, бестолочь, которая ни в чем не может разобраться. Особенно, конечно, в себе, додумала Бану. В шутку – зло, но червячок недовольства в груди закопошился отчетливо.
Действительно, недовольства среди тех, кто, вернувшись домой, воротился к семьям, было куда меньше: в первые же дни тану приказала не собирать с населения налогов в течение полутора лет. Следом было оглашено, что часть средств пойдет на ремонт пострадавших (особенно в южных провинциях) домов и общественных зданий, а также на постройку нового жилья, школ, больниц, храмов, приютов, псарен, кузен, оружейных, местных академий для солдат, верфей и много чего еще. Будут налажены переправы и подлатаны дороги, заверила танша. Тут уж на скудность трофейной дележки стали смотреть еще проще: и крыша над головой вроде есть, и работа будет, да и тех денег, что перепало, вполне хватит, чтобы прожить до лета, когда прокормиться легче, наверняка удастся даже что-то отложить.
Поэтому, как только Бансабира закончила разбирать дела командующего состава, чтобы понять, кто что собой представляет, к ней неиссякаемым потоком зачастили зодчие. К тому сроку, когда пройдет сорокоднев Сабира Свирепого, им было поручено подготовить разработки необходимых сооружений и предположительные места построек в каждом конкретном случае. Так что нечего просиживать штаны, заключила госпожа и велела поскорее взнуздать лошадей и выдвигаться каждому в надлежащую провинцию.
Почти сразу тану пригласила к себе нескольких представителей сословия лаванов, которые жили здесь же, в городе вокруг чертога. Устройство было таково, что на каждый танский род в Ясе приходилось двенадцать родов лаванов, или иначе – законоведов, хранителей знания, а на каждого лавана приходилось двенадцать кланов хатов – «владетелей». Разумеется, в результате семьи разрастались до громадного количества представителей, и не сказать чтобы все социальные условности «чистоты сословия» сохранялись слишком уж строго, но тем не менее такое деление имело место, поэтому Бану сочла необходимым в нем разбираться.
И не зря. В первый же визит двух лаванов и одной лавану? госпожа потребовала вкратце рассказать основные порядки в Пурпурном танааре и особенности положения северян в Ясе, о которых она столько слышала, но не имела толковых представлений. В конечном счете удалось узнать, что северные кланы и впрямь имеют некоторые свободы (впрочем, ненадолго, мысленно спрогнозировала женщина), а внутренним устройством принципиально отличаются от Храма Даг, на который ориентировалась Бансабира, только отсутствием рабов. Поэтому еще через четыре дня в фамильный чертог Яввузов съехались представители многочисленных хатских семей.
Бану собрала их в так называемой большой зале советов – огромном просторном холле с колоннами, гобеленами и фамильными гербами, в вершине которого были установлены танские кресла, пуще всего выдававшие, что прежде, в стародавние времена, все танаары Яса были самостоятельными княжескими государствами. Суть ее сообщения была простой: о танском решении обеспечения населения необходимым знает уже весь надел. Но даже при разумном использовании средств, если удастся покрыть все расходы на ремонтные работы и строительство, без налогов и за вычетом неприкосновенного
