– Добро пожаловать в Аттар.
Царь представил будущей невестке родню, гостей из Яса, провел внутрь дворца и тут же перепоручил ее заботам Джайи. Еще одно дело сделано.
Для Джайи положение Ахили было более чем понятно – уже три недели царевна в страхе рисовала себе то, что ждет ее в Ясе. Единственным мужчиной, не считая младших братьев, кого она по-настоящему не боялась, долгое время был один из бывших генералов отца – Замман Атор, ее жених и любовь всей недолгой жизни. Атор в свое время был за отца, брата, друга, мужа, не мог быть еще и за почившую мать, но старался и в этом. С его казнью родовое гнездо вновь сделалось неуютным, пустым и взирало на Джайю в каждом коридоре и каждой комнате чужими промозглыми стенами.
Если после потери матери, леди Джаннийи, Джайя нашла поддержку и опору в Заммане, то со смертью последнего растерялась совсем. Мир на долгое время утратил очертания, превратившись в сплошное гадкое облако из обязанностей и слез. И, к собственному изумлению, когда казалось, что разрушилось все, царевну поддержал новый прихвостень отца – Змей. Несмотря на то что он терпеть не мог, когда его звали подлинным именем Тиглат, ей он иногда позволял «оговариваться», не делая замечаний. И вообще был как-то удивительно внимателен, участлив, даже добр, защищал от всего и обращался всегда предупредительно-вежливо.
Пока
С появлением в поле зрения Бансабиры Яввуз Змей менялся на глазах: становился озлобленнее, грубее, будто сатанел. Позволял себе говорить, что Джайе не место там, где она была, и даже иногда напутственно разворачивать за плечо – мол, иди отсюда. С самой таншей обращался, как с легкомысленной девицей из трущоб, трогал, раздевал при всех, рассматривал, бил, в конце концов. И при всем этом было ясно, что чужестранка для Змея так же важна, как стук собственного сердца.
Джайя неприятно удивилась переменам, но встретила с достоинством: Бог создал мужчину над женщиной, и мужчин следует побаиваться (хотя бы потому, что они куда менее уверенно контролируют гнев). К этому царевна привыкла, а вот к тому, что можно бояться и женщин, – нет. Бансабира Яввуз внушала ей страх, смешанный с неприязнью и – в чем Джайя не призналась бы никогда – восторгом до замирания дыхания.
Неужели в той стране, куда она попадет, ей придется бояться вообще всех? Или… или она сама сможет стать той, кого следует бояться? Ходить, не прикрывая волос, не спрашивая у всех разрешения, не…
Джайя приуныла: она совсем не приучена держать меч, а это, видимо, ключевое.
На другой день, в полдень, в главном соборе Аттара состоялась пышная церемония. Только здесь, у алтаря, Алай впервые передал руку невестки сыну.
Вечером молодых поздравляли, поднимая кубки за их благополучие и желая долгих лет. Медленно, но верно гости впадали в опьянение, только царский помост был, как в начале празднества, трезв. Амана, младшего из царских детей девяти лет от роду, няньки и вовсе увели спать еще в начале торжества.
Момент, которого Ахиль боялась больше всего, настал слишком быстро. Царь поднялся, воздел правую руку, призывая к тишине и обозначая провожание. Гости выстроились в живой коридор от помоста до выхода из зала, выкрикивая немного похабные благословения о потомстве. Царь, Джайя и несколько придворных по традиции следовали за молодоженами весь их путь, причем так, что двое из числа провожающих останавливались у каждых дверей, встречавшихся по дороге. Количество дверей и придворных было высчитано еще с незапамятных времен, так что в нужный момент у дверей спальни остановилась последняя пара – действующие хозяин и хозяйка замка.
Дальше, за плотной дубовой дверью, начиналась тропа в новую, молодую совместную жизнь, и пройти ее должны были только двое. В спальне девственницы-жены не может быть никого, и наблюдать за ними не до?лжно никому, кроме Бога. Он венчает их таинством, Он благословляет их брак, Он следит за тем, как брак исполняется. Он, а не люди.
Ахиль дрожала. Царевич видел и старался сообразить, как успокоить девчонку, раз уж пообещал своей любимице пару дней назад быть обходительным. Дельные мысли в пьяную голову не шли, и вскоре Халий оставил затею.
– Я бы поддержал тебя в твоих страхах, но мне лень, – сказал он жене. – Кому какая разница, нравится нам это или нет. От нас ждут твоей крови на простыне, и раз мы теперь женаты, не стоит их разочаровывать. – Молодой человек коротко поцеловал Ахиль в губы и велел ложиться. Когда разделся и лег рядом, Ахиль все еще была в тонюсенькой нательной рубашке.
– Ну как знаешь, – немного раздраженно пробормотал он, разодрал ткань надвое, заставляя девицу под собой сжиматься от ужаса, и почти сразу вонзился внутрь.
Полночи Ахиль, дрожа, всхлипывала, кусала губы и сглатывала слезы.
Бансабира сидела на подоконнике, уставившись в небо. На ней была одна сорочка, но, к удивлению, ночами в Аттаре было очень тепло.
Чувство нереальности происходящего не покидало, хотя раны, растяжения и ушибы доказывали обратное. Думать ни о чем не хотелось, но больше заняться было нечем, учитывая ее ограниченные возможности после поединков с Гором, поэтому мысли лезли в голову сами по себе. Разные, раздражающие, самого абсурдного содержания и самым беспардонным образом. Бану была бы рада воззвать к Праматери с жалобой, с каким-нибудь непростым вопросом, но она даже его не могла сформулировать. В лучшем случае ей удавалось: «Что это?» и «Как быть?» Она терла грудь, кусала губы и не
