увидел, в углу она была, подошла.
– Пить хочешь?
Илья кивнул. Медсестра поильник к его губам поднесла. Илья припал жадно и не отрывался, пока не опорожнил. Сразу голос появился.
– Сестричка, где я?
– В госпитале, хирургическое отделение. У вас ранение в ногу, много крови потеряли.
– Какое сегодня число?
– Двенадцатое июля.
Ни фига себе, несколько дней в госпитале был. Сразу испугался. А вдруг ногу ампутировали? Скосил глаза вниз, увидел – обе ноги на месте. Только левое бедро в бинтах. Сильно хотелось есть. Сестричка принесла жиденького перлового супчика, хлеба, покормила с ложечки. Неудобно лёжа есть, руки-то не отсохли, а голову поднять сил нет. А на ужин дали макароны и селёдку.
Илья уже чувствовал себя лучше, сам смог поесть. Один вопрос вертелся на языке, спросил медсестру.
– Когда меня ранило, со мной девушка была.
– Вас на грузовике привезли, одного. Никакой девушки не было.
Жаль. Ни полевой почты её не знает и своей, впрочем, тоже.
По репродуктору в коридоре начали передавать сводки Совинформбюро. Раненые открыли дверь из палаты, чтобы слышнее было. Левитан ликующим голосом объявил, что части Красной армии перешли в контратаку в районе Витебска.
Ого, немцы уже далеко продвинулись за те несколько дней, что Илья валялся в беспамятстве.
На самом деле, 22-я, 19-я и 20-я армии Западного фронта перешли в наступление с задачей освободить Витебск. 3-я танковая группа вермахта отразила наступление. Одновременно 19-я танковая дивизия Кнобельсдорфа и 14-я моторизованная Генриха Воша взломали оборону советских войск севернее Полоцка и устремились на Невель, выходя в тылы нашей 22-й армии Ершакова. Наша армия вынуждена была отойти.
2-я танковая группа немцев наступала на Смоленск и Кричев, охватывая фланги нашей 13-й армии, обороняющейся в районе Могилёва. Вскоре армия попала в окружение.
За пару дней выспался от души, ощущая себя впервые в безопасности. А потом пришёл военный. Зайдя в палату, спросил:
– Кто сержант Сафронов?
До Ильи не сразу дошло, что спрашивают его. Представлялся он этой фамилией несколько раз, но это за линией фронта было. К тому же после заплыва через Березину чернила в красноармейской книжке наверняка поплыли.
– Я! – отозвался Илья с задержкой.
– Что-то вы медлите, сержант, – подошёл к нему военный.
– Никак в себя не приду, крови много потерял.
– Да, мне сказали.
Военный достал из кармана удостоверение сотрудника военной контрразведки. Грозной организации «Смерш» ещё не было, но сердце ёкнуло. Неужели по его душу? Контрразведчик удостоверение убрал в карман.
– Во-первых, передаю вам благодарность командования за вынесенное с временно оккупированной территории знамя полка.
– Спасибо. Только моё участие невелико было. Девушку надо благодарить, Мариной звать, она машинисткой была в штабе полка.
– Да, она уже всё рассказала. Теперь давайте подробнее о полковнике.
– В голову ранен был и умер на наших глазах. Мы его похоронили.
– Можете на карте показать место?
– Могу.
Контрразведчик достал из командирской сумки карту, развернул. Илья нашёл место, показал пальцем. Опер поставил точку карандашом.
– Я напишу протокол допроса, вы подпишете. Два свидетеля есть, что он погиб от ран и захоронен. Заслуженный командир, надо похоронку родным послать и в архив передать. Чтобы без вести пропавшим не числился.
Опер писал быстро, сунул бумагу – стандартный бланк допроса свидетеля. Илья бегло прочитал, подписался. Контрразведчик поднялся.
– Ещё один вопрос, последний. Что за форма на вас была? Я имею в виду, когда доставили.
– Мне повоевать немного пришлось. Форма в негодность пришла. Стырил у немцев, когда сушить её повесили. И оружием повоевал трофейным.
– Бывает.
Оперуполномоченный ушёл, Илья задумался. Допрос мог быть предлогом для посещения. Почему органы контрразведки заинтересовались его обмундированием? Выздороветь бы побыстрее и в действующую часть влиться, коли к своим довелось попасть.
Дня через три вставать с кровати начал, молодой и здоровый организм восстанавливался быстро. А покой и нормальная еда способствовали. А с каким наслаждением он помылся, когда объявили банный день! Немного же человеку для счастья надо. Через десять дней его признали годным к строевой