ужасным образом.
Учитывая особенности нашего тогдашнего образа жизни – ночные плавания на лодках, лагеря в тропиках и парашютное десантирование, – Джим часто делал депиляцию в непредназначенных для этого местах. В конечном итоге у него выработалась фирменная техника бритья: сперва он обмазывал голову растительным экстрактом, не только обладающим питательными и гипоаллергенными свойствами дорогостоящих косметических средств, но и правильным запахом перегноя и мокрого меха, что позволяло ему не выдать своего присутствия, если во время операции ветер переменит направление. Затем, пока бальзам делал свое дело – открывал поры и ставил волосы торчком, – Джим проверял остроту изогнутого засапожного ножа или подтачивал его специальным камнем. Далее он легко и крепко брался за ручку тремя пальцами правой руки (как истинный айкидока), клал указательный палец на ребро ножа, а левой рукой накрывал его сверху. Направляя лезвие большими пальцами, он вел эту надежную конструкцию спереди назад и в четыре медленных движения обривал всю голову. Ни волны, ни воздушные ямы, ни маленькие землетрясения не заставили бы его порезаться. Бон Брискетт однажды видел, как Джим брился во время тайфуна, но Брискетт – тот еще выдумщик и считает маньяком любого, кто бреется наголо по своей воле.
Когда Салли Калпеппер сообщила Джиму, что они встречаются – Джим соображал куда медленней и еще не успел представить Салли в этом контексте, – то немедленно взяла в руки и его режим бритья. Она постановила, что в домашних условиях Джим будет пользоваться мылом, не пахнущим подмышками ондатры, и позволит Салли делать это самой, поскольку от вида бреющегося Джима ее бросает в дрожь. Потом они съехались, и, ожидая исполнения следующего приказа (т. е. поездки в какую-нибудь церковь или иное место для проведения помпезных обрядов), Салли решила, что будет брить Джима дважды в неделю, в гостиной, под любую приятную ей музыку, и по такому случаю Джим должен надевать костюм. История умалчивает, какие мотивы лежали за этим указом. Откровенно говоря, у меня нет ни малейшего желания их узнавать, поскольку в деле может быть замешан секс. Но это, по крайней мере, объясняет, почему моим глазам сейчас предстало такое странное зрелище.
Джим и Салли не запирают входную дверь. Во-первых, поблизости нет желающих их беспокоить. Во-вторых, у них нечего красть. В-третьих, того, кто представляет мало-мальски серьезную угрозу, дверь все равно не остановит. В «Частном аварийно-транспортном агентстве по спасению мира» есть негласное правило: заваливаться в гости только в подходящее для этого время (понятие довольно растяжимое), но в любом случае – лучше завалиться, чем нет. Если время неподходящее, ты поймешь. Если нет, будь как дома, пиво в холодильнике.
На Джиме Хепсобе костюм в тонкую полоску. Не серый, а темно-коричневый с красноватым оттенком. Джим в нем – вылитый Натан Детройт. Такой костюм наверняка носил Хамфри Богарт во всех черно-белых фильмах. С намыленной головой Джим полулежит в настоящем парикмахерском кресле. Верхняя часть его туловища обернута большой белой салфеткой или полотенцем (из необработанного хлопка: такие действительно делают, хотя не представляю, кто ими вытирается), веки сладко смежены. Ситуация и без того неловкая, но дальше – хуже.
Салли Калпеппер подходит к Джиму сзади. Она ловко и не спеша орудует бритвой, напоминающей проволоку или стеклянную нить. Ни одна щетинка не укроется от рук Салли. Она бреет Джиму не только голову, но и подбородок. На ней белый халат, волосы зачесаны назад по моде прошлых лет. Халатик доходит до середины бедра, под ним – чулки. Не знаю, есть ли на ней другая одежда: как только до меня доходит, что я смотрю на фактически раздетую Салли Калпеппер (впрочем, совершенно голая Салли выглядела бы не столь обворожительно и вопиюще распутной), я сразу отворачиваюсь и обращаюсь к друзьям, разглядывая комнату, краснея и, боюсь, потея.
На миг я запинаюсь, по вине хорошо знакомого мне феномена остаточного изображения еще видя перед собой Саллины ноги – бедра – в бесконечных сетчатых чулках с пурпурной каймой. Тени и бледная кожа, тайны более сокровенные, чем женские ножки, неизбежно дорисованные самой примитивной и бесстыжей частью моего мозга, прожигаются на сетчатке моих глаз. Не то чтобы меня влечет к Салли Калпеппер, но ее тело, увиденное в миг игривого желания, напоминает мне о том, что сам я – не бесполое и не бездушное существо, и тягу к сексу мне не отшибло. С другой стороны, обратное утверждение тоже верно: до сих пор я будто сидел на этой тяге, или она попросту спала.
А теперь проснулась. Хорошо, что я стою к друзьям спиной.
Такое поведение в высшей степени нелепо, но именно оно спасает мне жизнь: мои действия столь непохожи на атаку, что Джим Хепсоба даже не выхватывает из-под салфетки (или полотенца) свою внушительную аль-капоновскую пушку. Я молю бога, чтобы Салли не приставила нож к моему горлу: смесь опасности и секса превратит меня в неисправимого извращенца. К счастью, она этого не делает. За моей спиной раздаются странные шорохи, и Джим велит мне повернуться: Салли стоит слева от него в клетчатых брюках на подтяжках и в белой рубашке. Видимо, это ее полный парикмахерский костюм, и подтяжки придают ему особую пикантность, которая не уходит от моего взгляда. Но опасность зарычать от страсти мне больше не грозит. Увы, опасность быть застреленным Джимом Хепсобой никуда не делась.
Он сверлит меня сердитым взглядом:
– Ты кто такой?!
Признаюсь, я не ожидал подобного вопроса. Он в некотором роде застает меня врасплох. Начнем с того, что со мной говорит Джим – мой второй лучший друг после Гонзо – и одновременно
