ее в темном, огороженном и насыщенном кислородом месте, до меня доходит, что это
Я завтракаю. Без дела слоняюсь туда-сюда. Идут дни, а я ни о чем не спрашиваю и не отвечаю на вопросы. Вернее, отвечаю расплывчато, и у людей остается чувство, будто они что-то узнали, и уж в следующий раз я точно выложу им все без утайки.
Однако я никому и ничего не выкладываю, особенно себе.
Я ем, брожу, слушаю разговоры и сплю в «Эйрбасе», а если иногда просыпаюсь от болей в груди, то слушаю низкое басовое дыхание автобуса. Оно сопровождает меня всюду, пока я сижу рядом с водителем и даже за рулем, слушая шорох шин и глядя, как дорога уходит под колеса. К ни о чем не спрашивает. Впрочем, иногда она оживляется и забрасывает меня вопросами, но это почти не доставляет неудобств: только я начинаю юлить, как она увлекается новой темой и дает мне очередной повод уйти от прежней. В моей голове ширится и разрастается огромный лабиринт, а чудовище в его центре потихоньку тает. Это хорошо. Дела идут отлично, пока мы не приезжаем в Рейнгольд, где с треском ломаются все настроенные мной заборы.
В Рейнгольде мы должны встретиться с какими-то людьми, тоже кочевниками из разобщенного каравана К. «Они тебе понравятся, вот увидишь», – говорит он. Какое-то время цирк пробудет в городе, а потом продолжит странствие вокруг света, чем, как я понял, К и занимаются большую часть времени.
Вообще-то Рейнгольд стоит не на Границе, но в плохие дни, когда с северо-запада дуют сильные ветра, а давление над озером Барбарелла резко падает, Граница поглощает его почти целиком, а все местные жители прячутся в подвалах и ждут, что будет. Рейнгольд – нечто вроде Аллеи Ураганов, только с монстрами.
Как часто бывает с теми, кто живет на краю пропасти, женское население городка весьма благонравно и ничуть не склонно к сюрпризам и фривольному поведению. Их задача (самовозложенная, но оттого не менее законная) – поддерживать жизнь в Рейнгольде и передавать следующим поколениям чувство общности. Женщины – это стены Рейнгольда. Подобно Ма Любич, надежному оплоту в постоянно меняющемся мире, они уделяют большое внимание всяким банальностям и неуклонно следуют принципам Регулярного Питания.
Здешние мужчины, напротив, грубы и взрывоопасны. Их задача (самовозложенная, но оттого не менее настоящая) – выкраивать пространство, которое их матери, дочери, жены и сестры превращают в город. Они добывают его собственными руками, крепостью спин, убеждений и громкими криками. Они воздвигают, ремонтируют, а порой сметают и заново отстраивают Рейнгольд. Они делают мужскую работу, охотятся и возделывают землю, разводят скот, строят укрепления и несут дозор на случай какой-нибудь нелепой, страшной или несусветной напасти.
Есть тут и широкоплечие сварливые тетки, орудующие кирками не хуже мужчин, и женоподобные мальчики, мечтающие о родной сердобольной душе или о каком-нибудь лесорубе, предпочитающем простую мужскую компанию неведомым глубинам женской анатомии. Есть мальчики, которым нравятся мальчики, и девочки, которым нравятся девочки, и все промежуточные вариации. За то, кто с кем спит, в теперешнем мире никто не даст и щепотки пупочной грязи, пока молодежь держится в рамках приличия и не хулиганит.
Мы приезжаем, идет осторожный обмен приветствиями. Жители подобных городков побаиваются новых людей. Для приезжих существуют особые ритуалы и испытания – залог взаимной безопасности и человечности. Рейнгольд не хочет испариться, а у К и его друзей нет желания закончить свои дни в супе. К надевает лучший саронг и сандалии самого миролюбивого вида. К (стройная бухгалтерша с бледными глазами) и К-скептик выходят вместе с ним и объясняют, что они – бродячий цирк и с удовольствием устроились бы неподалеку от города, где давали бы представления на радость местным жителям. Если старейшины Рейнгольда не против, К вызовет еще нескольких доверенных людей, которые привнесут в выступления изюминку и новые краски.
Рейнгольдцы, в свою очередь, выходят медленно, почтительно, держа руки на виду. Они широко улыбаются, показывая нормальные зубы, а не заостренные каннибальские клыки, и находят повод снять туфли (камешек, зуд, заусеница, сломанная подошва и все в таком духе), чтобы мы увидели их пальцы без когтей. Далее все кивают, жмут руки, хлопают друг друга по спинам, и мало-помалу мы убеждаемся, что ни у кого нет вывернутых в обратную сторону коленей или спинных плавников. На этом этапе выпивается изрядное количество пива.
Пока миротворец в янтарном саронге знакомится с людьми, К-скептик идет в город: что-нибудь прикупить, поболтать со старухами и молодыми мамашами, подстричься – с расчетом убедить местных жительниц в серьезности своих намерений. Мол, смотрите, я навожу лоск. Сделайте мне прическу, будьте любезны. Ага, я тоже млекопитающее и нуждаюсь в тесном контакте, отловите моих блох, пожалуйста.
Вскоре женщины Рейнгольда принимают К в свои ряды, угощают ее тортом и выясняют, что она встречается с (вымышленным) К (по секрету она признается, что его зовут Клиффорд, в караване он недавно) и выйдет замуж, как только позволят приличия и время. К по уши влюблена и ничуть не расстроена, что приходится ждать, ведь сперва нужно соблюсти все формальности, а уж потом переезжать в его «Эйрбас». Подобное здравомыслие и склонность к моногамии становятся поводом для жеманства и насмешек: дамочки шепотом замечают, что в караване наверняка найдется немало мест, где приличные молодые люди могут развеяться и получить удовольствие, не так ли?
Госпожа Лиза является посреди великолепной церемонии и заявляет, что у К