боишься.

Я грустно усмехаюсь.

– Да чего уж там бояться, когда никуда из дома не выходишь?

– И то правда, – говорит он. Какие-то новые глубины в нем открываются; похоже, говоря со мной, он вглядывается в себя. – Уже одно только то, что живешь на свете, может заставить бояться. Обладать таким сокровищем, как жизнь, которую могут в любой момент отнять… – Он с трудом сглатывает и облизывает пересохшие губы. – Правда, к тебе это не относится. Я никогда не видел тебя испуганной.

– Нынче вечером, когда я вышла из дому, – осторожно признаюсь я, – мне стало страшно. По крайней мере, на какое-то время.

Эш медленно покачивает головой.

– Не верю. Занервничала – может быть. Забеспокоилась, почувствовала неуверенность. Но только не испугалась. Я ведь тебя знаю, Рауэн. В тебе нет ни капли страха. Даже если тебя все время преследуют тоска и одиночество, все равно ты всегда встречаешь их без малейшего страха. Я точно знаю, как все будет, когда ты в конце концов выйдешь в свет. Меня-то уж ты полностью затмишь. – Он вздыхает. – Всякий раз, когда у меня что-то оборачивается не так, я думаю про тебя, про то, что ты сделала бы на моем месте. Когда я сторонюсь смеющихся людей, думая, что это они надо мной смеются. Когда стараюсь объяснить Ларк, что я чувствую…

Я вспоминаю момент, когда Ларк подумала, что я – это Эш, только с небольшим отличием. Почувствовав приближение ее губ, я вспыхнула в темноте, но не сказала ни слова.

– По сути своей, Рауэн, я трус, – признается брат. И добавляет то, от чего на глазах у меня выступают слезы: – Это ты должна была родиться первой. И ты бы пригодилась Эдему. Во всяком случае, больше, чем я.

Что мне остается сказать? Я уверяю его, что он замечательный человек, достояние общины, что все он делает правильно, разве что оступится случайно, что все его любят. А особенно – я, он – мое второе я.

И как я только буду обходиться без него? – думаю я. – А он без меня.

– Спи, Эш. Утром поговорим.

На периферии моего сознания образуется какая-то пустота, подобная угрюмой пустыне, окружающей Эдем. Но в центре его по мере того, как я соскальзываю в сон, светло, как в самом городе.

Сплю я в своей крохотной голой спаленке долго. Просыпаюсь, когда Эш уже в школе, а мама на работе. Что-то меня беспокоит. Разве не следует им быть дома, когда мне осталось провести с семьей какие-то несколько дней? Кто знает, когда нам снова доведется свидеться. Может, я даже в другом кругу жить буду, и встречаться мы сможем только раз в месяц на людях, за чашкой псевдочая и чапати.

Из кухни доносится какой-то шум. Папа дома. Я чувствую, как у меня сразу сжимаются челюсти, но заставляю себя пойти и сказать «доброе утро». Он готовит пюре из морских водорослей – чистые водоросли и вода, никаких ароматических добавок из синтетики.

За шумом блендера он меня не слышит, но, перелив свое зеленое варево в большой охлажденный стакан, поворачивается и при виде меня слегка вздрагивает. Так, словно меня здесь быть не должно.

Капля клейкой зеленой массы переползает через край стакана и образует лужицу между его большим и указательным пальцами.

– Встала, – говорит она. Я слишком мало знаю людей, чтобы судить, является ли подобного рода констатация очевидного факта обычным началом разговора, но для папы это норма.

Я вытаскиваю из хлебницы сладкую булочку и откусываю большой кусок.

– Поздравляю с назначением вице-президентом, – говорю я.

– Официального решения еще нет.

– Не волнуйся, – невнятно бормочу я, с трудом скрывая улыбку. – Никому ничего не скажу. – Да и кому говорить, по крайней мере, в ближайшие несколько дней? Разве что Ларк. Да, ей я скажу, сегодня же вечером, воинственно решаю я.

– Мне придется привести тебя в порядок до того, как все будет объявлено публично. – Он смахивает зеленые капли девственно-чистой салфеткой, затем бросает ее в мусоропровод.

– Привести в порядок? И это, выходит, все, что я для тебя представляю? Предмет обихода, гардероб, нуждающийся в чистке? – Неужели мой родной отец ненавидит меня, дивлюсь я. Хотя вообще-то это тот самый вопрос, который крутится у меня в голове с тех самых пор, как я сделалась достаточно взрослой, чтобы обращать внимание на окружающий мир.

– Все не так просто, Рауэн, – говорит он. – Ты создаешь проблемы – самим фактом своего существования.

Я чувствую, как у меня начинает дрожать губа. Хочется поговорить про это, но я лишь горько роняю:

– Скоро ты от меня избавишься. Полагаю, тебе станет легче.

Он делает еще глоток своей жижи, слегка морщится, словно только теперь ощутил ее мерзкий вкус.

– В каком-то смысле, – уклончиво говорит он.

Я смотрю на него, не отводя глаз. Самые разные чувства переполняют меня, но злость берет верх над горечью. Кажется, это входит у меня в