должны, умерев сто пятьдесят лет назад, встать на полку в обложке с золотым тиснением, желательно в серии «Классики века». Но вам лучше, нежели мне. Я бы в новой России смог публиковать сугубо продолжения «Капитанской дочки», ибо прозу не жаловал. А стихи нынче крайне неохотно издают. Даже патриотические вроде «ура, мы ломим, гнутся шведы». Впрочем, я бы извернулся. Выпустил бы «Капитанскую ночку» – эротическую фантастику – или даже «Капитанскую сучку» – так вернее купят. Кстати, вы вспомните первый том «Мёртвых душ»… ну что там за обложка?

– (С неожиданной стыдливостью.) Да соблаговолите простить, обложка как обложка… Чёрные буквы на белом фоне, заметно издалека, читатели оценили.

– Сейчас бы над вами все посмеялись, милостивый государь. А романы бы мёртвым грузом повисли в книжных магазинах: любой читатель, завидев столь убогую картинку, пройдёт мимо. «Ревизор» должен завлекать покупателя рисунком, как Хлестаков целуется с Марией Антоновной – девицeю топлесс в прозрачных панталонах. В «Женитьбе» хорошо бы и посмелее – Агафья Тихоновна голая, но её бюст и лоно закрывает руками стоящий сзади, хищно улыбающийся во тьме Подколёсин. Зато коммерческий успех ожидает «Тараса Бульбу» – ввиду политической обстановки. Там можно давать лицо грозного казака (обязательно с висячими усами) и слоган «Ну что, сынку, помог тебе твой Евросоюз?». «Вечера на хуторе близ Диканьки»? Предлагаю изобразить барышню со скорострельным ружьём (здесь его зовут пулемётом), в броне и с большим вырезом на грудях между пластин.

– (Хрипит.) Боже, о чём вы говорите? В тексте ни слова об этом… пулемёте.

– (Назидательно.) Николай Васильевич, друг мой милый! Думайте в первую очередь о продажах. Неважно, что внутри книги, покупают рисунок на обложке. Надо девушек, пулемёты, радиоактивных зверей и секс. Иначе и полушки ломаной не заработаешь.

– (С надрывом.) Вы убили меня, как есть убили, сударь. Мне нужно успокоиться, осознать. Лишь молитва вернёт в душу благость, разорвёт клубок гнетущих мыслей. Пойдёмте в церковь, преклоним колени пред алтарём и попросим Господа избавить нас от греховных размышлений о девушках в броне. Вы помните прекрасный в своей скромности храм у Арбата, который я ранее так любил? [39]

– Да. Одно время он стоял разрушенный, а потом там продавали хомячков.

– (В паническом ужасе.) Зачем?!

– Ну, храм после славной революции, приближение коей, проклиная царский режим, мы так с вами ожидали, переоборудовали в выставку-продажу мелких домашних животных, включая хомячков, белых крыс и морских свинок. Здание изрядно пропиталось их запахом. Я заходил туда недавно – вроде бы всё с виду нормально, но знаете, никак не могу избавиться от напасти, так и вижу хомячка на алтаре.

– (Истово крестится.) Александр Сергеевич, как храм Божий может быть с хомячками?

– Ах, Николай Васильевич. Да хоть с утконосами, тут ничего удивительного нет. Сущность нашей с вами прекрасной страны в следующем. Сначала люди истово бьют поклоны и держат посты, затем без всяких на то сомнений размещают на постой в церкви хомячков. Через полсотни лет, терзаясь в раскаяниях, возвращают храму первозданный вид, низвергая на пол богохульные клетки с морскими свинками, а ещё через двадцать годков бьются в истерике, если церковь в Петербурге внезапно теряет статус музея. Сударь, вы даже не представляете, где я сейчас живу. Покажи я вам мой мир, вы умерли бы вторично – уже от инфаркта.

– (С печалью.) Я никогда не куплю себе белую крысу.

– Огорчения ни к чему. Так что хватит заниматься паломничеством и пением псалмов вместе с церковным хором. Наша империя осталась в прошлом и больше никогда не станет прежней. Продолжим относительно ваших книг. По поводу повести «Нос» у меня горькие ожидания. Кто станет читать о похождениях носа, сбежавшего от коллежского асессора Ковалёва? Сейчас следует эпатировать публику. Для привлечения интереса должен быть не нос, а хуй.

– Хуй?!

– Николай Васильевич! Да что ж вы за мной каждое слово повторяете, как эхо.

– Милостивый государь, мне ничего иного не остаётся: я имею такое ощущение, словно брежу. Хорошо, я готов себе представить: цирюльник побрил чиновника, потом нашёл его хуй в тряпочке и выкинул срамные части в реку. Однако же и в горячке гнилой не представишь, как Ковалёв встречает свой собственный хуй в шитом золотом мундире, шляпе статского советника и при шпаге. Помимо этого, хуй прыгает в карету, едет в Казанский собор и там истово молится. Вы, так горячо рекомендовавший «Нос» к печати, способны представить себе подобную сцену? (Срывается с бормотания на визг.) Способны?!

– Помилуйте. Конечно же, нет. Но у меня хватит воображения увидеть картину – как Ковалёв идёт с жалобой в полицейский участок, и там пристав говорит ему: «Приличному человеку хуй не оторвут, если он не таскается чёрт знает где». А под конец и вовсе хуй перехватывают по дороге в Ригу с фальшивым паспортом, возвращают владельцу. Чёрт возьми, Николай Васильевич, это точно бестселлер!

(Попытка удержаться от рыданий.)

– Знаете что, Александр Сергеевич? В жопу все ваши бестселлеры. Сил моих больше нет слушать. Я растоплю камин как следует и уничтожу всё без остатка. Если камина поблизости не найдётся, разорву рукописи голыми руками или съем. И «Мёртвые души», и «Ревизора», и «Нос» в первую очередь – к свиньям собачьим. Куда лучше, нежели на подобных условиях публиковать. Потом ведь себя сжечь захочу.