В памяти Бен-Роя всплыла картинка из квартиры убитой.

– Блондинку?

– Простите, не поняла.

– Женщину со светлыми волосами. На голубой бумаге.

Хиллель удивленно прищурилась.

– Откуда вам известно?

– Рисунок находился в квартире госпожи Клейнберг.

– Ах вот как, – проговорила она. – Тогда все понятно. Она спрашивала Марию, можно ли ей забрать рисунок.

Бен-Рой стал постукивать кроссовкой о пол – медленно, ритмично: непроизвольная реакция, всегда возникающая у него в тот момент, когда он чувствовал, что разговор подходит к интересной точке.

– Значит, когда вы вернулись, они вместе рисовали?

Хиллель кивнула.

– А когда я сказала, что готова продолжить экскурсию по дому, Ривка спросила Марию, не может ли она поводить ее вместо меня. Девушка согласилась, что меня удивило, потому что она была очень замкнутым человеком и редко разговаривала с людьми, даже с нашими специальными консультантами.

– А с госпожой Клейнберг разговорилась?

– Похоже на то. Когда я в какой-то момент посмотрела в окно, они сидели на лавочке во дворе, держались за руки и болтали. Провели вместе больше часа.

Она смахнула с глаз мешающие волосы.

– Так иногда происходит: что-то щелкает в мозгу, и девушка, из которой слова не вытянешь, вдруг изливает душу незнакомому человеку. Видимо, в поведении Ривки было нечто такое, что помогло ей открыться.

И опять в голове Бен-Роя прозвучали слова Мордехая Яарона: «У Ривки было бессознательное сочувствие к обездоленным».

– Вы имеете представление, о чем они говорили?

– Боюсь, ни малейшего. Мария потом ничего не рассказывала, а мне было неудобно задавать ей вопросы. Разговор был личный, а такие вещи мы в нашем доме уважаем. Честно говоря, я обрадовалась, что она с кем-то общается. Девушка сильно травмирована и накопила в себе очень много негатива. Ей требовался человек, чтобы все это выплеснуть.

– Госпожа Клейнберг вам что-нибудь сообщила?

– Да нет. Только сказала, что Мария поделилась с ней тем, что с ней случилось в прошлом. И добавила, насколько больно ей было узнать, что молодой девушке пришлось через такое пройти. Поэтому она позвонила через неделю: спросила, может ли она еще раз приехать и задать Марии несколько вопросов.

Хиллель на мгновение замолчала, побарабанила пальцами по столу и чуть склонила голову набок, словно о чем-то задумалась.

– Точнее, она сказала, что ей необходимо с ней срочно поговорить. О чем, не сообщила. Только что очень нужно с ней поговорить. И очень забеспокоилась, когда узнала, что Мария пропала.

Темп постукивающей по полу ноги Бен-Роя стал немного быстрее.

– И после этого она стала спрашивать о египетском канале?

Наступила новая пауза – Хиллель вспоминала хронологию событий. Затем кивнула.

– Мария попала в Израиль через Египет?

– Нам не удалось это точно выяснить. – Директриса соскользнула со стола, обошла его и села в крутящееся кресло. – Она отказывалась об этом говорить. Как многие девушки, страдала от своего рода посттравматического стресса и, пытаясь выкинуть из головы все, что с ней случилось, возвела в сознании барьер между настоящим и прошлым. О ее прошлой жизни мы мало знаем. А о том, как Мария попала в Израиль, только то, что она обслуживала клиентов в квартире в пригороде Хайфы Неве-Шаанане, а до этого в какой-то момент находилась в Турции. Из этого можно сделать вывод, что ее доставили через Кипр воздушным или водным путем в Хайфу или Ашдод.

Она откинулась на спинку кресла и провела пальцем по краю стола.

– Кстати, по поводу женщины со светлыми волосами – она постоянно ее рисовала. Единственный ее сюжет. Мы так и не выяснили, кто это такая.

Бен-Рой про себя отметил, что следует еще раз взглянуть на картинку в квартире Клейнберг.

– Вам, случайно, не известно, кто ее сюда переправил? Кто был ее сутенером?

Хиллель покачала головой.

– Я же говорила, что мы имеем дело с теми, кому причинили вред, а не с теми, кто его причинил.

– И от нее никаких известий? Никакого намека, где она может быть?

– Ничего похожего. Мы было решили, что она уехала в Неве-Шаанан. Такое с беглецами случается – их тянет в те места, которые они знают, даже если