– Так вот, как я уже сказал, мне мало приходилось иметь дел с армянской общиной. – Полицейский пригубил кофе. – Ты наверняка слышал, что ее… – Он сделал жест, изображая, будто затягивает у себя на шее удавку. – Возможно, это сделал спятивший маньяк, но надо учесть все варианты.

Асланян промолчал, только помешивал кофе и попыхивал сигаретой.

– Ты не слышал… как бы получше выразиться… чтобы внутри общины существовала вражда? Или шли разборки?

Ответа не последовало.

– Что-то вроде вендетты, – настаивал Бен-Рой. – Трения между священниками и прихожанами собора? Неприязнь, обиды. Все, что выходит за рамки обычного. – Он задавал вопросы, стараясь найти какую-нибудь зацепку. – Все, что угодно, что могло бы навести нас на след.

Георгий поднял чашку, сделал глоток и затушил сигарету в темной лужице на блюдце.

– Вот что я тебе скажу, Арие, – начал он. – У нас, как в любой общине, есть свои заморочки – свои негодяи, свои смутьяны. Наши священники ругаются со священниками греческого патриархата, этот не любит того, тот надул третьего. Всякое бывает, мы же люди. Но говорю определенно, – он поднял на полицейского глаза, – ни один армянин не поступит так с другим армянином. И уж тем более в соборе. Мы – семья. Мы заботимся друг о друге, защищаем друг друга. Такого просто не могло произойти. Кто бы ни совершил преступление, Арие, даю гарантию, это не армянин. Точно.

Георгий повернулся и сказал несколько слов матери, та ему что-то ответила и высунулась в окно.

– Не армянин. Это сделал не армянин.

И прежде чем вернуться к плите, сердито прищурилась на Бен-Роя, желая убедиться, что тот все понял.

Полицейский допил кофе.

– По крайней мере это сужает круг расследования.

Послышался гам голосов, и по лестнице, топоча, спустились с десяток человек – пожилые туристы, судя по путеводителям, американцы или англичане. Асланян рассадил их за столиками и подал меню. Из ресторанных колонок полилась негромкая музыка, хотя Бен-Рой не заметил, кто включил систему.

– А не ходят слухи, кто такая убитая? – спросил он, когда Георгий вернулся. – Может, что-то поговаривают?

Асланян покачал головой:

– Не армянка, это точно. Во всяком случае, если и армянка, то не из Иерусалима. Здесь все друг друга знают.

– Значит, возможно, из других мест?

Георгий пожал плечами:

– Не исключено. – Он вытряхнул из пачки новую сигарету, сунул в рот, но передумал закуривать и положил на стол. – Тебе надо поговорить с архиепископом Петросяном. В нашей общине он знает всех и все. Не только в Иерусалиме, во всем Израиле.

– Я его уже видел, – отозвался Бен-Рой. – В соборе. Он сказал, что ничего не знает.

– Это и есть ответ. Петросян знает больше, чем патриарх и все другие архиепископы, вместе взятые. В нашем мире не происходит ничего, чего бы он не знал. – Асланян оглянулся, словно желая убедиться, что их никто не подслушивает, затем подался вперед. – Мы зовем его осьминогом. У него повсюду щупальца. Если он не может тебе помочь… – Он воздел руки вверх, заменяя этим жестом недоговоренное «никто не сможет».

В другом конце ресторана один из туристов окликнул: «Хэллоу!» – и помахал меню, давая понять, что они готовы сделать заказ.

– Извини, Арие, мне надо ими заняться.

– Нет проблем. Мне тоже пора возвращаться в участок.

Бен-Рой достал было бумажник, но Георгий заставил положить его обратно в карман.

– За счет заведения.

– Дашь мне знать, если что-нибудь услышишь?

– Конечно. Передавай привет Саре. Скажи, мы все надеемся, что у нее все будет в порядке с… – Армянин похлопал себя по животу и пошел принимать заказ. А Бен-Рой направился к лестнице на улицу, испытывая легкое разочарование из-за того, что не смог выудить больше информации, и гораздо более сильное чувство вины из-за того, что о Саре и ребенке больше думают другие, чем он. Его ребенок еще не родился, а он уже чувствовал себя самым дерьмовым на свете отцом.