— Спроси Зулькарнейна, — угрюмо сказал он персу, — спроси, зачем он пришел в нашу страну?

И он в упор поглядел на Александра глубоким взором.

— Вот он какой! — жестко усмехнулся сын Филиппа. — Он жаждет узнать, зачем я пришел сюда? Хорошо. Я ему скажу. Певкест!..

Горца раздели донага и привязали к скале на самом перевале. Иранец Певкест, так же как и Артабаз, переметнувшийся на сторону Александра, вынул небольшой острый нож и надрезал на плече горца кожу. Юноша догадался, что хотят с ним сделать, и забился, точно орел, попавший в сеть.

Александр отвернулся от горца и кинул взгляд на север. Перед ним расстилалась окутанная светлой желтоватой дымкой необъятная долина. Вот она, золотая Бактриана,[11] о которой он мечтал с детских лет.

Горец вскрикнул.

Вот она, страна сокровищ, лежит у ног Александра, с трепетом ожидая его пришествия.

Горец громко застонал.

Вот она, страна прекрасных дев, ярких тканей, сверкающих сосудов, страна горячих коней.

Пронзительные вопли горца напугали бродивших наверху оленей. Один за другим, плавно выбрасывая ноги, они умчались по обледеневшим скалам и скрылись из глаз.

Вот она, страна, где слава Александра вспыхнет с новой силой, страна, откуда он поведет свои войска дальше на север, в голубые просторы легендарной Согдианы!

Горец захлебнулся и смолк.

Великий Змей медленно пополз по тропе вниз, к священной Бактре.[12] И юный горец, прикованный к скале, точно Прометей, глядел мертвыми глазами на воинов неведомого Запада, которому он не сделал никакого зла, пока Запад не вторгся в его страну с оружием в руке. С багрового тела свисали клочья ободранной кожи, густыми струями бежала на холодные камни дымящаяся кровь.

Феаген, содрогаясь от того, что видел и слышал сегодня, зловеще проворчал себе под нос:

— Ты ответишь за все, Александр. Придет день — и ты ответишь за все…

Не один Александр стремился к священной Бактре. В тот час, когда македонец только еще подходил к воротам Кабуры, с запада въехал в долину реки Банд, у которой стоит Бактра, трехтысячный отряд Бесса.

Персов и согдийцев было в отряде немного. Ядро войска составляло конное ополчение дахов — кочевников, обитающих на востоке от Гирканского моря. Убив царя, Бесс около года скитался по их становищам, чтобы набрать войско, и ему удалось посредством хитрых слов привлечь к себе вождей двух или трех родовых общин. И теперь они ехали за ним каждый со своей дружиной, пугая крестьян, работавших в поле, грозным видом черных косматых папах. Заметив Бесса и его людей, бактрийские селяне, одетые в тесные, облегающие хитоны и обутые в высокие сапоги с загнутыми носами, вскидывали на плечо тяжелые круглые мотыги и поспешно скрывались под защиту полуразвалившихся глинобитных оград.

— Почему они прячутся? — удивлялся Бесс. — Неужели принимают меня за юнана?

Езда по горам и пустыне его измотала. Он томился по острому, пряному вареву и мечтал о блестящей и чистой циновке. Ночлег у костра, мясо, зажаренное на углях, ему надоели до отвращения.

— Они скорей всего принимают тебя за тебя, — с усмешкой пробормотал Спантамано. — Поэтому и бегут, дети праха.

— Что ты сказал? — не расслышал сатрап.

— Я говорю: злой народ эти бактрийцы.

— Да, — согласился Бесс. — Я правлю ими десять лет, но не помню ни одного бактрийца, который, увидев меня, хотя бы раз улыбнулся.

— Наглецы, — в тон ему сказал Спантамано. — Их обдирают, а они еще хмурятся, мерзавцы, вместо того чтобы от радости хохотать.

Бесс не разобрал, шутит согдиец или говорит серьезно, и рассердился. Он рванул коня за повод и молча поскакал вперед. Ему хотелось бросить Спантамано что-нибудь резкое, унизить его, уязвить и вывести из себя. Но как уязвить человека, если у него не видно изъяна, больного места, которое так удобно задеть? К словам Спантамано трудно придраться, — ведь он как будто бы только шутит, проклятый согдиец. Но тот, кто не глуп, сумеет услышать в якобы безобидных шутках Сиавахшева отпрыска шипение ядовитой змеи, а в его ленивых движениях почувствует угрозу. Бесс, хотя и превосходил Спантамано ростом и силой мускулов, часто, когда согдиец глядел на него лукавыми глазами, казался себе беспомощным сусликом, на которого охотится хитрый и терпеливый степной лис.

До Бактры оставалось еще два перехода. Путники решили где-нибудь переночевать и ранним утром отправиться дальше, чтобы к вечеру добраться до города. Когда солнце зашло, они подъехали к селению, обнесенному высокой глинобитной стеной. Сатрап с наслаждением потягивался. Он предвкушал сытный ужин и отдых на пушистом ковре. Но перса ожидало великое разочарование — ворота селения с грохотом закрылись перед самым его носом.

— Эй, откройте! — негромко, с достоинством сказал Бесс и небрежно застучал по полотнищу ворот рукоятью бича. — Где ваши глаза? Не видите, кто приехал?

Он был спокоен. Жители селения, узнав, что к ним пожаловал сам Бесс, сатрап Согдианы и Бактры, поспешно распахнут ворота и падут ниц перед высоким гостем. Так случалось всегда, и Бесс привык принимать почести не задумываясь, как привык пить воду, когда испытывал жажду.

Но ворота не открывались. Бесса взяла досада.

— Ну, чего вы там медлите? — воскликнул он нетерпеливо. — Открывайте скорей!

На стене показался старый бактриец с луком в руке.

— Кто ты такой? — спросил он сердито.

Сатрап смешался. Его никогда не спрашивали, кто он такой. Во дворце, когда он восседал в золотом кресле, вельможи гнули перед ним спину и не спрашивали, кто он такой. Когда он ехал по улицам, окруженный толпой телохранителей, народ кланялся до земли, и никто не спрашивал, кто он такой. Когда он собирался посетить какой-нибудь округ, там два месяца готовились к встрече, и никто не спрашивал, кто он такой. Бесс есть Бесс, проклятье твоему отцу. И вот какой-то дряхлый, выживший из ума бактриец… Бесс не нашелся, что ему ответить и растерянно посмотрел на Спантамано. Тот сделал грозное лицо, вытаращил глаза и с притворной свирепостью заорал:

— Открывай скорей, болван! Ты не видишь разве, собачий сын, что перед тобой — благороднейший из персов, гахаманид Бесс, твой повелитель?

На старика эти слова не произвели никакого впечатления.

— Бесс? — недоуменно переспросил бактриец. — Никогда не слыхал про такого.

Тупость бактрийца взбесила сатрапа. Он раскрыл рот, чтобы обрушить на старого дурака лавину отборных ругательств, но вдруг осекся и широко раскрыл глаза. Он понял. Старик притворяется. Бесса узнали, конечно. И не пускают в селение именно потому, что он — Бесс.

— А!.. Вы так со мной?.. Изрублю всех! Селение снесу!..

Он корчился на коне, стиснув кулаки, оскалив зубы и запрокинув голову, точно голодный волк, что сидит под скалой и ярится, глядя на оленей, гуляющих на безопасной высоте.

— Селение снесешь? — Бактриец нахмурился. — Смотри, мой сын, чтобы тебе голову кто-нибудь не снес.

Перс перекосился, как от жгучего удара. Глаза его помутнели. Он выхватил кинжал и резко дернул за повод. Конь взвился на дыбы. Бесс отчаянно взмахнул кинжалом, пытаясь достать наглого бактрийца. Но стена была в двадцать локтей выстой. Рука Бесса так сильно натянула уздечку, что едва не свернула шею коня. Дурея от боли, конь совершил в воздухе невообразимый скачок и, нелепо брыкнув ногами, повалился набок. На стене раздался хохот. Десятки смуглых, длиннобородых людей глядели из-за парапета и потешались над неудачливым прыгуном.

— Свинья хотела схватить зубами край луны, но свалилась обратно в грязную лужу! — весело закричал старый бактриец. Бесс, бледный от унижения, двинул коня кулаком по голове. Скакун вскочил и помчался вместе с седоком прочь от ворот селения. Спутники Бесса повернули лошадей и последовали за предводителем.

Так и не удалось Бессу отдохнуть в эту ночь на мягком ковре, хотя Спантамано, не жалея горла, вопил у закрытых ворот укрепленных местечек:

— Эй, стадо шелудивых бактрийских ослов! Эй, черви, не стоящие даже мизинца благороднейшего персидского мужа Бесса!

Почему вы спите, дети праха? Почему вы не выбегаете навстречу вашему доброму повелителю? Режьте последних баранов, остолопы. Тащите сосуды с вином, если оно у вас еще осталось. Волоките за косы своих юных дочерей, мерзавцы!

Он явно подстрекал бактрийцев против Бесса; умышленно тяжкие оскорбления вызывали в крестьянах неистовую злобу.

— К дайву Бесса! — сказали жители одного селения. — Пусть иранец убирается в свою страну.

Дайв — это злой дух, в в существование которого свято верит любой перс. Сатрап едва не заплакал от обиды.

— Пусть Бесс отправится на тот свет за своим родичем Дариавушем! посоветовали жители другого селения.

— Наплевать нам на таких повелителей, — заявили жители третьего селения. — Мы, бактрийцы, сами управимся с делами Бактрианы…

А жители четвертого селения ничего не говорили, зато угостили пришельцев тучей стрел и убили восьмерых дахов.

После безуспешных попыток устроиться на отдых в хижинах земледельцев отряд набрел не чей-то обширный сад. Мстя селянам за испытанные унижения, персы срубили десятки абрикосов, слив, черешен и разожгли дымные костры.

Спантамано лежал на своем пятнистом плаще у огня и тянул вполголоса песню о горшке, разбившемся на три куска. Бесс, опустив голову на руки, неподвижно сидел по другую сторону костра. Он чувствовал лютую ненависть к Спантамано. Между поведением согдийца и тех, кто так подло поступил с Бессом сегодня, прослеживалась прямая связь, и не будь вокруг Спантамано его верных сородичей, ахеменид не медля набросился бы с ножом на хитроумного