— Дерево? — подсказала я.
Под ложечкой у меня заныло от ужаса. Зачем Новому Порядку оставлять одно-единственное дерево?
Мы выбрались из фургона и молча двинулись к этому дереву, Феффер следовала за нами. Мы прошли через несколько полей и пересекли несколько дорог: под слоем пыли проглядывалась желтая разметка, видно было, что это заброшенные улицы.
На то, чтобы добраться до дерева, нам понадобилось около получаса, и все это время ощущения под ложечкой только усиливались.
Однако тошнота подступила, лишь когда я увидела на дереве скворечник. Наш скворечник. Тот скворечник, что папа построил для нас с Уитом и для нашей мамы. Он висел там же, где и всегда, на высоте шести метров от земли на толстом дубе, на нашем заднем дворе.
Сколько раз в прошлом я задирала голову и смотрела на этот раскидистый дуб? Папа говорил, что он рос там сто лет или больше. Мы с Уитом лазили на него, когда были маленькими. При помощи его желудей Уит отрабатывал навыки игры в бейсбол, и иногда они со звоном отлетали на соседскую крышу. А еще он однажды упал с этого дерева, сломал ногу — словно она состояла из хрупкой арахисовой скорлупы.
А теперь это дерево одиноко возвышалось на окраине поля, недавно засеянного под эгидой Нового Порядка.
Все вокруг, все дома, в том числе наш, исчезло.
ГЛАВА 102
— Где наш дом? Где мама с папой? — прошептала я, глядя на то, как на ветру колышется кукуруза там, где мы прежде жили, где мы выросли, где мы были так невероятно счастливы — не считая разве что дней моего школьного заточения.
Я помнила, что мама говорила, когда мы возвращались после каникул. Каждое слово.
Если честно, я никогда по-настоящему не понимала это стихотворение, а последняя строчка и вовсе казалась мне бессмысленной. Нужно говорить о любви? Про любовь? Или кого-то зовут «Любовь» и мама просит ее говорить?
Я снова пробормотала про себя это четверостишие. Оно казалось мне столь же загадочным, сколь и все остальное, случившееся с тех пор, как моя нормальная жизнь превратилась в кошмар.
— Говори «любовь» и входи, — задумчиво промолвил Уит.
— Говори «любовь»… — повторила я, и сердце мое болезненно заныло. А потом… — Погоди-ка. Говори «любовь»!
Я сделала шаг вперед — туда, где прежде было наше крыльцо.
— Любовь, — произнесла я громко. — Любовь.
А потом я ахнула, потому что перед нами начала материализоваться из воздуха призрачная тень. Это был наш дом — сотканный из тумана, прозрачный, но вполне реальный. Память о нашем доме, самая суть его — все было здесь, вплоть до плюща, карабкающегося по южной стене, и старого, сдувшегося футбольного мяча Уита.
А потом дверь открылась — и сердце тяжело подпрыгнуло у меня в груди.
— Пожалуйста, только не Тот, Кто Избран, — взмолилась я.
ГЛАВА 103
