Раньше я думала, что попасть в тюрьму — это довольно забавно. И чуть ли не почетно. Боже, как же быстро все меняется. Ведь теперь все происходило по-настоящему.

Казалось, вся прежняя жизнь, бесконечные уроки в школе — все это было миллион лет назад. Мне очень сильно не хватало всего этого, и нашего дома, и особенно мамы с папой. Мне казалось, что я теряю все это навсегда.

Глядя в потолок, я дала волю воображению, стала вспоминать…

Как мама лежала в кровати вместе с нами, со мной и с Уитом, когда мы были совсем маленькими… Как она безостановочно смеялась и говорила нам, что учит нас любить смех, потому что это — одна из лучших в жизни способностей человека, а может, и самая лучшая.

И… как папа все время говорил, что должен быть нам отцом, а не другом, а это большая разница. И все же в конце концов он оказался нашим лучшим другом.

А еще… Как мы всей семьей ездили в музеи, такие как «Бетельхайм» или «Бритни». А еще ходили в походы — это было такое несовременное занятие. Не важно, дождь на дворе или мороз, — мы учились выживать в мире, но что важнее, учились любить то чудесное, скрытое в природе.

Например, огромный старый дуб, росший у нас в саду. Мы с Уитом научились забираться на него почти сразу, как начали ходить… и падать.

А потом… у моей двери возникли двое надзирателей. С наручниками. И ножными кандалами.

— Это для меня? — Я лучезарно улыбнулась мерзавцам. — О, не стоило беспокоиться.

Как ни странно, им все это не показалось смешным.

— Пошли, ведьма! — рявкнул один из надзирателей. — Сегодня тебя будут судить. Тебе предстоит встретиться с Тем, Кто Судит… И он тебе точно не понравится.

— Уж конечно, — вторил ему другой. — Но это справедливо: ведь ты ему тоже не понравишься.

Надзирателям казалось, что это чрезвычайно смешно.

Солнечный свет — нам казалось, будто мы сто лет уже его не видели — проникал в зал суда через окна, расположенные на высоте девять метров, почти ослепляя нас. Я зажмурился и попытался закрыть глаза руками, но только стукнул себя по лбу наручниками. Вот недотепа!

До сих пор я думал, что меня трудно шокировать, однако при виде открывшейся картины не поверил своим глазам.

В центре комнаты висел чудовищных размеров портрет Того, Кто Избран — на нем он походил на генерала-победителя или на императора. А перед столом судьи стояла огромная металлическая клетка — да-да, клетка вроде тех, что используются для наблюдения за акулами под водой. Один надзиратель распахнул дверь, второй втолкнул нас внутрь. В клетку. В зале суда.

— Я уже почти привыкла смотреть на мир из-за решетки, — отозвалась Уисти, и в голосе ее звучало смирение.

Совсем не похоже на нее.

— Не говори так, — ответил я шепотом, но резко. — Мы выберемся из этого дурдома. Обещаю.

Но как? Я осмотрел зал суда. Мы были окружены непроницаемой стеной равнодушия, даже ненависти. Ну, и еще дюжиной охранников.

Судья — видимо, это и был Тот, Кто Судит — с недобрым видом нависал над нами, сидя на высокой платформе, тонкие сальные волосы прилипли к его лбу.

Справа, за низкой загородкой, сидели присяжные и смотрели на нас пустыми глазами. Все они были взрослыми мужчинами и, по-видимому, суд над двумя невинными детьми не казался им чем-то странным.

Мой вердикт: мир окончательно слетел с катушек.