неожиданно — к несчастью для себя, слишком неожиданно — перенесшийся с кладбища Гемье успел предупредить наемника о близкой опасности. Но тот еще раньше каким-то образом угадал, что сопровождавшие его маг и ковролетчик не простые авантюристы, а принадлежат к партийным кругам — то есть являются не теми, за кого, должно быть, выдавали себя. Сочтя опасность слишком большой, Эргоном убил их и скрылся на ковре-самолете.

— Но я ручаюсь: к телам он не приближался, единственно, к пилоту подошел, чтобы снять амулет от ковра, и сразу удрал, — добавил Яр. — То есть, во всяком случае, чародею он ничего подложить не мог.

Берендей выложил на скатерть три документа. Два были партбилетами с золотистыми профилями лидеров суверенитета на розовой корочке, причем сверху размещался профиль не вице-короля, а господина Перебегайло. Второй документ, выписанный на имя Скрупулюса Ковырявичуса, оказался любопытней. «Подателю сего препятствий не чинить ни в чем и любую помощь оказывать, ибо все, предпринятое оным, делается исключительно во благо суверенитета», — значилось на сером казначейском бланке, в верхней части которого также имелось изображение трех профилей, только верхним был уже женский. А внизу, потревоженная прикосновением пальца, переливалась всеми цветами радуги печать беспредельности полномочий.

— Печать, по счастью, поддельная, — сказал берендей. — Настоящая после смерти обладателя документа погасла бы, а эта и в наших руках светиться будет. Остальное — дело техники. А ведь сбывается твое предсказание, Хмур: протянуло правительство руки к бригадным кладам!

— Ну, это как раз неудивительно, — ответил Хмурий Несмеянович. — Удивляет меня другое: выходит, Эргоном теперь не вольный стрелок, а у Перебегайло на службе!

— С чего ты взял?

— Вот эта беспредельная индульгенция, конечно, нужна была для того, чтобы беспрепятственно провезти сокровища, — пояснил бригадир. — Но для чего маг и ковролетчик, имея на руках бумагу от дульсинеевской епархии, взяли на рискованное дело документы из чужой конторы? Явно для Эргонома, а это значит, что они однопартийцы. И это тебе еще один довод в пользу моего предложения.

— Не убедил, — возразил Яр. — Зачем тогда потребовалась поддельная печать? Перебегайло силовые структуры под себя гребет, он этой печатью может вполне официально пользоваться.

— И почему печать поставили на чужом бланке? — добавил Персефоний.

Едва сказал — сам тут же сообразил, что объяснение может быть только одно.

— По крайней мере маг, а скорее всего, и летун тоже служили Перебегайло не очень верно, — подтвердил догадку Тучко. — На самом деле они агенты госпожи Дульсинеи. Квалификация позволила Ковырявичусу подделать печать — а для того, чтобы взломать мои охранные чары, скажем прямо, квалификация нужна очень высокая.

Берендей с сомнением пожал плечами.

— Что ж он при своей квалификации с печатью так опростоволосился?

— Да нет, все правильно, — ответил бригадир. — Я слышал, у поддельщиков заговаривать что-либо на собственную смерть считается дурной приметой. В общем, эта бумага требовалась для того, чтобы доставить клад партии Дульсинеи. А мы ее по-другому используем. — И, обращаясь к Персефонию и Блиске, бригадир пояснил: — В Кохлунде делать больше нечего. Нужно бежать, потому что на хвосте у нас по-прежнему остатки бригады, а в довесок, как видим, еще и правительственные агенты. Сейчас делим деньги и расстаемся. Я уйду налегке. Двину в Психоцидулино — это такое бойкое местечко поблизости, там контрабандная тропа проходит. Связи у меня остались, денег вдоволь, так что махну в Забугорье. А вы все втроем двинете в империю. Музейная коллекция как раз границу вам и откроет.

— А вот тут фантазируешь ты, бригадир, — вздохнул берендей. — Передать коллекцию — это правильно, пусть все знают, что в Кохлунде ее больше нет и с нас взятки гладки. Но в империю уходить… разве забыл, кто мы с тобой такие? Нам туда кончика носа показать нельзя.

— Мне — нельзя, это верно, — согласился Тучко. — Поэтому я с вами и расстанусь.

— Я-то чем лучше? Тоже воевал…

— Да брось ты, Яр! — воскликнул Хмурий Несмеянович. — Сколько жизней ты уберег от меня и моих молодчиков вроде Эйса! Понимаю, ты по совести привык, но вот именно по совести, если из всех нас кто-то и заслуживает амнистии, так это ты.

— Амнистия не сделает меня из чужака своим.

— Чудо ты в перьях, а не берендей, — проворчал Тучко. — Свой, чужой… не смеши. Это тут мы все чужие. Кохлунд, конечно, кусок Накручины, но только кусок, а не вся она. Настоящая Накручина как раз там осталась, в империи.

— Не люблю я с насиженного места сниматься, — тяжело вздохнул Яр.

— С тобой жена, — напомнил бригадир. — И этого мальчишку тоже стоит увезти.

Персефоний открыл было рот, но тут же закрыл — хотя как будто именно ему первому следовало сказать, что он никуда, кроме Лионеберге, не поедет. Он молча смотрел на замершие лица своих спутников. Слишком короткое знакомство не позволяло считать, будто он хорошо знает берендея и русалку, да и человек Хмурий Несмеянович его подчас удивлял. Тем не менее их мысли были ему сейчас открыты.

Бывший бригадир обязательно хотел отправить в империю тех немногих, кто оставался ему близок, чтобы отгородить их не только от сумасшедшего графства, но и от себя, от своей шальной и гибельной судьбы. Яр все понимал и видел, что не должен отказываться. Конечно, не ради себя, но даже и не