Привидение, явившееся Эргоному незадолго до той минуты, когда Хмурий Несмеянович и Персефоний попали в ловушку, доверившись Дурману Перегоновичу и Носу, все называли Мазявым. Эргоном не оригинальничал, хотя понятия не имел, что значит это слово, если вообще что-нибудь значит.

Как и положено привидению, Мазявый существовал за счет эмоций живых, и в его случае — по капризу ли природы, или в силу приобретенных при жизни привычек — это были чувственные наслаждения.

Мазявый отирался при борделях, изредка поступая на службу осведомителем, но всегда вылетая за небрежение служебными обязанностями. Тогда он, как правило, переходил на должность ночного сторожа или контролера, проверяющего клиентов на наличие амулетов с запрещенными заклинаниями, но терял и ее, поскольку не знал чувства меры и, перебрав эмоций, впадал в недельные пароксизмы довольства. Следующим шагом циклически разваливающейся карьеры была попытка удержаться при борделе хотя бы в качестве зазывалы, а если и это не удавалось, он отправлялся искать новый бордель.

Мазявый мало чем отличался бы от подобных ему фантомов, прославившихся до смерти исключительно эгоизмом и философией «жизни для себя» и потому тоскливо влачащих подобие прежнего существования в призрачном теле, если бы ему не был свойственен некоторый артистизм. Чем он занимался при жизни, никто не знал, но он вполне мог быть актером — и даровитым, только слишком самовлюбленным, чтобы стать великим. Именно благодаря артистическим задаткам сластолюбивый фантом ухитрялся в каждом новом заведении составить о себе хорошее мнение и получать последовательно все перечисленные должности.

Однако время — безжалостная штука, рано или поздно дурная репутация настигает и самого изворотливого ловкача. Когда Эргоном встретил Мазявого, в Лионеберге не осталось притона, где фантом мог рассчитывать на подработку. И к предложению Эргонома он отнесся серьезнее, нежели к чему-либо в своей призрачной жизни.

…Мазявый вынырнул из мрака и осмотрелся. Обстановка была неуютная: сплошные деревья, темно, глухо, ноги в траве, а земля кочками. Как ни бесплотны фантомы, с землей они соприкасаются, так что, как и материальные существа, предпочитают ровную поверхность; а уж ходить, когда трава постоянно скользит внутри ног, врагу не пожелаешь. Мазявый шел по лесу, высоко поднимая ноги, как кошка среди луж, и брезгливо вздрагивая каждый раз, когда сквозь него пролетал сорвавшийся с дерева лист, или паутинка, или, хуже всего, какая-нибудь козявка. Впрочем, Мазявый не жаловался. Работать на Эргонома было интересно и выгодно, и ради этого можно потерпеть неудобства. Вскоре, протиснувшись через переплетение кривых стволов, Мазявый очутился на краю поляны, дальний конец которой обрывался в заросшей ложбине. От ложбины ощутимо тянуло некромантскими чарами. Мазявый поежился. Как всякое привидение, он люто ненавидел некромантов.

Перед крутым и едва различимым в траве спуском в ложбину прохаживался погруженный в размышления щуплый маг. Слева висел над травой ковер-самолет. Пилот в теплой кожаной куртке перебирал при свете фонарика бахрому и вытягивал из ворса застрявший лесной хлам — видно, приземляясь, не сумел разминуться с кроной дерева. К поясу пилота были подвешены два пистолета с расширяющимися дулами.

Эргоном находился на другом конце поляны, он не прохаживался, а стоял неподвижно и смотрел на тропу. Мазявый выругался про себя. Живые считают, что бесплотность — это хорошо… Ну почему Эргоном не сказал ему, что рядом имеется тропа? Пусть узкая, уж он бы как-нибудь прицелился, проявляясь. От сухого сука, прошедшего точно через печенку, до сих пор свербело, и Мазявый передернул плечами. У него не было ни малейшего желания продолжать схватку с растительностью, но тут Эргоном, словно почувствовав на спине взгляд, обернулся, разглядел Мазявого и властно кивнул ему, призывая. Призрак вздохнул. Что ж, последний рывок…

Собравшись с духом, он двинулся вокруг поляны и вскоре ступил на тропу, тотчас испытав прилив благодарности к Эргоному, строго наказавшему материализоваться в стороне. Тропа оказалась «спутанной» и уже в десяти шагах от поляны была так густо нашпигована чарами, что на ней не только заблудиться — распылиться можно было.

Эргоном, стараясь не привлекать внимания спутников, отошел к призраку и негромко проговорил:

— Что-то ты долго. Надеюсь, тебе есть что рассказать?

— А как же, сударь, а как же! Можете положиться, Мазявый не подведет. Я все узнал.

— Ну так докладывай, что встал? Ты, кажется, хочешь поступить на государственную службу? На службе положено говорить четко и ясно. Сначала по основному заданию: что насчет Цепко?

— Все в ажуре, сударь! Он хоть и молчун, но я сошелся с одной кикиморкой, которую он выгнал за то, что совала свой нос куда не следует…

— Мазявый, если я захочу узнать, как ты добываешь сведения, я задам тебе прямой вопрос. Сейчас я спросил о другом. И если мне придется спросить еще один раз, я решу, что ты не годишься на должность, которую я тебе приготовил.

Мазявый резко посерьезнел и вытянулся в струнку.

— Виноват, сударь! Докладываю: по кладу Цепко полный ажур! Место установлено с точностью до полусажени, тип чар — простая «сигналка», но он там еще взрывчатку оставил…

— Стоп. Молодец, хвалю. Подробности после. Что по другим бригадирам?

— Вышли на след Хватко. Барышня, которую я заслал к Жадко, сообщает, что обнаружила в доме сейф, предположительно там находится карта клада. Готова вскрыть его по первому приказу.