сообщишь немедленно. Ну а ты, Мазявый, молодец! Давай проследи, чтобы рябой гад получил по первое число. И вот что, отзови пару своих работников, пусть пока отложат дела с кладами и займутся помощниками Дайтютюна. Проверять всех. Этот гадюшник нужно хорошенько вычистить, он мне самому нужен…

Ледащий исчез, а Мазявый задержался.

— Мм, смею ли напомнить, сударь…

— Что тебе еще?

— Не смею думать, будто ваша милость способна забыть… и все-таки, если позволите… вы, сударь, обещали мне, в случае успеха, магическую печать…

— Ты и так уже почти госслужащий! Должен понимать: не могу я тебе выдать удостоверение начальника отдела раньше, чем отдел сформирован, это даже для Кохлунда идиотизм получится. Вот докажем Дайтютюну свою полезность — Перебегайло приказ подмахнет, тогда и…

— Да нет же, сударь, вы еще говорили про беспредельный допуск.

— А, вон ты куда гнешь! — Эргоном вздохнул. — В бордель наметился? Сорвешься же!

— Да чтоб мне раствориться! Сударь, мистер, господин… Да чтоб мне романтическими идеалами питаться!

Эргоном покачал головой. С одной стороны, риск был велик, с другой — не стоило оставлять Мазявого без подачек. Он за короткое время сумел собрать чертову уйму одиноких, никому не нужных и никем всерьез не воспринимаемых фантомов и организовать из них довольно эффективное подобие тайной полиции.

К тому же после такой клятвы…

— Ну, смотри у меня, Мазявый, сорвешься — не быть тебе начальником. Даже не подходи ко мне потом. Я лучше какого-нибудь Ледащего поставлю, чем фантома, который не умеет держать себя в руках.

С этими словами он вынул из внутреннего кармана куртки амулет, выполненный в виде бляхи госслужащего, и протянул его призраку. Мазявый, не веря своему счастью, положил ладонь на амулет. Эргоном произнес активирующее заклинание. Амулет засветился и погас, отдав свою силу фантому.

Теперь Мазявый, фактически оставаясь частным лицом, мог прийти куда угодно и, показав знак, который теперь будет, когда нужно, светиться на его ладони, наблюдать, задавать вопросы, требовать содействия органам. Пока еще бессильный в бюрократическом мире, в мире обывателей он становился существом высшего порядка.

Мазявый улыбнулся. «Бордель? Да нет, господин Эргоном, — подумал он, — теперь я в политике, и бордели мне уже ни к чему…»

Эргоном неспешно вернулся на поляну, сосредоточенно раскуривая трубку. Ковролетчик по прозвищу Летун по-прежнему возился со своим самолетом, видно, очень любил его, но теперь Эргоному стали ясны его вроде бы случайные, ничего не выражающие взгляды. Опасный тип.

Но Ковырявичус опаснее, его не проверишь: действительно ли близок к разгадке чар или уже давно взломал их и выбирает момент, чтобы выстрелить каким-нибудь смертельным заклинанием в спину?

Смешная штука жизнь, подумал Эргоном, попыхивая трубкой и исподволь наблюдая за противниками. Рано или поздно все возвращается на круги своя. Можно сменить шкуру, интересы и круг общения, перестать походить на себя, но когда-нибудь увидишь в зеркале ту самую рожу, от которой надеялся избавиться.

Эргоном залез в политику — какой бы она ни была в Кохлунде, она оставалась политикой, и там нужно было сражаться словами, деньгами, интригами. И Эргоном чувствовал, что вполне может показать себя на новом ристалище.

Но жизнь подготовила неожиданный поворот: вот он стоит посреди глухого леса, и снова, как когда-то, есть только он и они, и самый важный на свете вопрос — кто выстрелит первым.

У Эргонома были при себе его любимый длинноствольный пистолет «ведьмак» с нарезным стволом, обладавший точным боем, которому позавидовал бы иной карабин, и шумный, дымный, бьющий недалеко, но очень мощно, двухствольник «перум». На нож полагаться не приходилось.

У мага были посох и, кажется, заокеанский карманный пистолетик, отлично подходящий для того, чтобы продырявить разумного, сидящего от стрелка в трех шагах, например в казино или в дилижансе. У пилота парные пистолеты дорожного типа — «белян» и «чернян». Целиться из них невозможно, да и не нужно, это настоящие ручные пушки, валящие противника толпами.

Эргоном вздохнул. С двух рук одновременно стреляют только в романах, в жизни это не очень надежный способ. Иногда, правда, единственный… Но не в этот раз.