немедленно выскочило на поверхность, и на минуту я снова стал двадцатидвухлетним молодым человеком, который уже давным-давно умер.

Я пулей вылетел из спальни. Вторая кровать там была смята, в ней спали, и мне не нужно было никого спрашивать, чтобы понять, что спал в ней Элкленд и что его уже здесь нет. В Джимленде такие вещи понимаешь сразу. Сами ведь знаете, что я имею в виду, вы ведь тоже там бывали.

Слуга, одетый во все белое, окликнул меня, когда я несся по коридору, направляясь к лестнице. Все, что он мог мне сообщить, только отвлекло бы меня, так что я не обратил на него внимания. Мне нужно было отыскать Элкленда, и отыскать его как можно скорее. Если я его не отыщу, он погибнет.

То, что этот проклятый Рейф каким-то образом снова возбудился к активности, уже невозможно было отрицать и игнорировать, как бы мне этого ни хотелось, как бы ни тяжело было это принять или понять. Никто другой и ничто иное не могло бы притащить меня обратно в Джимленд. Только у одного человека имеется сотая доля той силы и ненависти, что требуется для такого действа. Сразу перед тем, как это произошло, я почувствовал в мозгу едва ощутимый толчок, слабенькое предупреждение, что кто-то пытается туда проникнуть, кто-то, кто очень-очень хорошо меня знает. В мире есть только один такой человек, который знал меня задолго до всего этого. Вы уж извините меня, я с вами не был прямо так уж откровенен. Есть много такого, чего вы обо мне не знаете, а у меня нет времени, чтобы все это вам рассказывать.

Когда я сбежал на первый этаж и рванул дальше за угол, направляясь к королевской приемной, я на ходу попытался найти хоть какое-то удовлетворение в том соображении, что Джи теперь уже полностью убедился в том, что Рейф каким-то образом восстал из мертвых. Мне же оставалось только надеяться, что он своевременно сумел связаться с Зендой и что уже понял, о каком месте я ему толковал, самом безопасном месте, где они могли бы укрыться. Жаль, что у меня не было побольше времени, времени, чтобы удостовериться, что они туда добрались, времени, чтобы подготовиться к дальнейшему. Но тут ничего не поделаешь, любого времени для этого было бы недостаточно.

Я ворвался в приемную и затормозил. Король сидел на своем троне и снова курил, опять-таки стряхивая пепел в свободно стоящую вестибюльную пепельницу. Больше в приемной никого не было, и король взирал на меня вполне благосклонно, а я, тяжело дыша, стоял перед ним. Я заметил, что на пепельнице красовалась какая-то эмблема, и я ее почти узнал, и она вызвала у меня какие-то неясные воспоминания. Отвлекшись от насущного, я подошел поближе и наклонился, пытаясь вспомнить. Что-то связанное с каким-то отелем, кажется, сувенир на память…

– Ну?

Я резко выпрямился в некотором замешательстве. Король смотрел прямо на меня. И выглядел при этом неожиданно довольным, а чем, кто знает.

– Э-э-э, доброе утро, ваше величество, – прошамкал я, чувствуя внезапный прилив жара. Этот символ на пепельнице… Чувство вины… Женщина…

– Ты имеешь понятие о том, который теперь час? – спросил король с этаким вкрадчивым самодовольством. Понятия я не имел, ни малейшего. Ненавижу носить часы. – Уже одиннадцать часов, Старк! Одиннадцать! Ты понимаешь, что это означает?

Я помотал головой, как для того, чтобы прочистить мозги, так и в ответ на его вопрос.

– Ты пропустил свой автобус! – триумфальным тоном прокаркал король. – Он ушел! Его уже здесь нет! Он теперь – история!

Внезапно заголосили сотни людей, начали петь. Я крутанулся на месте и увидел, что приемная полна народу – они прятались, стояли, прижавшись к стенам, скрываясь за занавесями. Среди них был Обырк, женщины в белых халатах, группа БуфПуффов, дворяне, разнообразные слуги, солдаты. И все пели: «Прощай, автобус, прощай!»

Когда я повернулся к ним, они отступили от стен, выстроились в две шеренги, смеясь и тыкая в меня пальцами. Я в смятении и тревоге обернулся обратно к королю, но он тоже смеялся. Я снова крутанулся на месте, снова повернувшись лицом к толпе, а они все указывали на меня и смеялись, а потом вдруг начали скандировать нараспев: «Нам видна твоя задница, нам видна твоя задница!». Я глянул вниз и обнаружил, что стою совершенно голый. Я прикрылся ладонями и снова повернулся к королю. Он все еще продолжал смеяться, и смеялся все сильнее и сильнее, и верхняя часть его тела вся ходила вверх-вниз, да так быстро, что головы не было видно, она превратилась в какую-то смазанную кляксу.

Одна из БуфПуффов сняла свой халат и швырнула его мне, но он до меня не долетел. Он просто перестал существовать, растворился где-то в воздухе, в середине пути ко мне, и все снова рассмеялись. Посмотрев на ее тело, я заметил, что у нее на животе ножом вырезан некий символ. Кровь из порезов еще сочилась, закрывая рисунок, но я успел рассмотреть, что это та же эмблема, что и на пепельнице.

Чувство вины.

Из толпы раздались разрозненные выкрики, кто-то танцевал и что-то распевал.

– Мисс, а я вижу, какой у Старка петушок!

БуфПуфф сделала шаг вперед и встала в паре ярдов от меня, плача и стеная, ее лицо, искаженное мукой, стало уродливым, и я ощутил, как все годы, проведенные с нею, падают и рушатся вокруг меня и лежат голые на полу маленькой арендованной комнатки. Серая борзая на украшенном драгоценными камнями поводке выбралась из толпы и присела рядом с нею, слизывая с пола капельки ее крови.

– Ты проспал экзамены, Старк. Они же в девять начались, разве ты не знал? Разве тебе не сказали? А ты их проспал!

Тут раздалось чуть слышное легкое постукивание, и несколько маленьких белых штучек запрыгали возле головы борзой: это зубы короля вылетели у него изо рта, пока он весь колыхался и трясся, заходясь от смеха, такого смеха, от которого его глотка и легкие разрывались в клочья.

– А ты понравилась Старку, мисс!

БуфПуфф внезапно перестала стенать и замолкла, как мертвая. И уставилась на меня с жутко, ненормально идиотским выражением на лице. Одной