Марк явно выбрал свой вариант. Но я все же пояснила:

– Ведьма у нас Фин, а я просто… – И замолчала, потому что никак не могла точно описать свою сущность.

– Говорящая с призраками? – спросил Марк, улыбаясь почти как обычно.

«О, нет! Только не это!»

– Никогда не обладала сверхъестественными способностями, – уклончиво закончила я.

– А другие родственники?..

Посмотрев на Фин и кирлианографии на ее ноутбуке, я решила, что лгать глупо, и со вздохом, призналась:

– Гуднайты – необычная семья.

– Я понял это сразу, как познакомился с твоей сестрой. – Марк отнесся к новостям совершенно спокойно. И влияние Фин тут ни при чем. – Так вы все и правда ведьмы?

– И экстрасенсы, – признала я. Хуже не будет, он ведь и так уже сделал свои выводы. – Кто-то талантлив в одном, кто-то – в другом. Это как физики и лирики. – Я помолчала, а затем предупредила антрополога: – Только не спрашивай Фин, в чем между ними разница, если не хочешь услышать целую лекцию.

– Я это запомню.

Фин настаивала, что занимается только химией и ноу-хау, но граница между ними размыта еще сильнее, чем между простой магией и экстрасенсорным восприятием. В некоторых семьях по наследству передается музыкальный дар, а Гуднайты обладают сверхъестественными способностями. Большинство из нас чувствительны к экстрасенсорике – даже у меня срабатывает интуиция – и могут без проблем активировать заклинание. Ага, и я тоже. Но у каждого своя специализация. У экстрасенсов это некие индивидуальные таланты.

А у ведьм – склонность к какому-то особому типу заклинаний. Точно так же, как художник выбирает: холст, глина или мрамор. Мама называет это «тяготением». И даже для нашей семьи Фин – странная. Ей больше всего подходило кухонное ведьмовство – сочетание готовки и химических опытов. Но моя сестра интересовалась лишь наукой и гаджетами. Как маленькие дети разбирают игрушки, чтобы посмотреть, как они работают, так и Фин, полагаю, мечтала разложить магию по косточкам и снова собрать. Как можно лучше, сильнее и быстрее.

Может, я привратник между двумя мирами? Паранормальное влияет на жизнь людей, даже если сами они того не сознают. Иногда это хорошее влияние, иногда – плохое. Гуднайты, к примеру, стремятся творить добро. А моя задача – отвлекать остальных, пока семья работает на благо общества.

Во всяком случае, именно в этом я себя убеждала. Но я никогда не увлекалась чем-то так же, как Фин своими гаджетами… или Марк – древними костями. И хорошо, что поняла это сейчас, учитывая, сколько лет нужно учиться на врача.

– Все в порядке? – спросил Марк. – Ты словно только что увидела… хм, ну понимаешь.

Я невольно рассмеялась и подтянула край одеяла ближе к подбородку.

– Просто задумалась. – И тут же сменила тему, чтобы собеседник не спросил, о чем именно: – Вы что-то видели, когда побежали на шум? Нашли какое-то объяснение?

Марк покачал головой:

– Только темноту. И тут нас нашел коп, который тоже услышал шум. Вот и все. Пока вдруг Фин не бросилась к тебе. Мы даже не поняли почему. – Он посмотрел на мою сестру: – Это особая способность Гуднайтов?

– Да, только вот срабатывает через раз. – Марк снова меня разговорил, что мало кому удавалось. – Мы, э-э-э… называем это «мандражем». Разве такое предчувствие не бывает во всех семьях?

– Да, у моей мамы случалось. В основном, когда я проказничал, но она называла это материнским чутьем.

– Эй, Ами! Куда ты дела диктофон? – спросила Фин, сидящая на полу рядом с ноутбуком.

Хороший вопрос. Поискав, я обнаружила, что каким-то образом сунула прибор в карман. Получив его, Фин тут же заметила царапины на корпусе.

И обвиняющее воскликнула:

– Ты его уронила!

– Давай посмотрим, работает ли он, – нетерпеливо предложила Дженни.

Дуэйн улыбнулся мне:

– Ага, и узнаем, в самом ли деле призрак сказал «Бу!»

Ой, очень смешно. Как будто они мало подшучивали и сомневались в искренности моего признания, как только я его озвучила.

Фин промотала запись до звука удара о землю, потом прибор отключился. Затем опять включился, несколько секунд было слышно лишь мое затрудненное дыхание, и наконец мой дрожащий от холода голос:

- Ч-что в-вы хот-ти-ти-те?

И тишина. В комнате тоже все молчали. В голосе на записи даже сквозь стук зубов ясно слышался ужас, дикий животный ужас, от одних воспоминаний