И что это значит? Мы ведь вели нормальную беседу. Не кричали друг на друга и не обзывались. Мы преломили печенье вместе! Может быть, ему нужно поразмыслить, в сколь ненормальный мир я его вовлекла? Или он просто хочет, чтобы я заткнулась? Пытаясь справиться с обидой и разочарованием, я велела себе не быть глупышкой.

– Могу пересесть в кабину грузовика. Дать тебе побыть одному.

В ответ Бен то ли вздохнул, то ли рассмеялся.

– Ты серьезно, Ами? Я что, должен выступить с официальным заявлением?

Ухватившись за пояс моих джинсов, он перетащил меня к себе. Я упала ему на грудь и тут же оказалась в крепких объятиях. И хотя мой удивленный писк был одновременно полон одобрения, он заставил Бена остановиться. Но не отпустить меня. Взгляд его жадно скользнул по моему лицу, задержался на губах и лишь затем поднялся к глазам.

– Если ты все еще меня ненавидишь, сейчас самое время сказать об этом, – выдохнул он.

– Я тебя не ненавижу, ты, болван.

Он даже не стал тратить время на смех.

Все мои предыдущие поцелуи начинались робко, осторожно, вопрошающе. Бен не стал ничего вопрошать и поцеловал меня так, словно бы по умолчанию имел на это позволение. И он его имел. Безоговорочное позволение. Пусть я и назвала его болваном.

Обхватив рукой мой затылок, он углубил поцелуй. Мои ладони касались его щек, и так я получила ответы на некоторые свои вопросы. Поздно ночью у него уже появлялась щетина. А на вкус он был как кофе и шоколад.

Когда Маккаллох наконец оторвался от меня, он восхитительно тяжело дышал. Впрочем, как и я.

– Ты по-прежнему хочешь пересесть в кабину? – спросил он.

– Нет, здесь отлично, – ответила я и поцеловала его.

– Я перевожу навоз в этом грузовике, – продолжил Бен, когда я дала ему возможность говорить.

Да, наверняка это было самое странно сформулированное предложение. Но сработало же.

– Тогда в кабине лучше.

Трудно идти, одновременно целуясь. Еще труднее нащупать вход, и это не фигуральное выражение для чего-то неприличного. Так что не спрашивайте, как мы с Беном ухитрились оказаться там, где оказались: на сиденье в салоне грузовика, преодолев приборную панель, руль, рычаг переключения передач и всего лишь раз нарушив ночь громкими радостными звуками.

В том смысле, что мы лишь раз нажали на клаксон, а вы о чем подумали?

Когда Бен целовал меня, единственное, что я осознавала, – это как весь мир исчезает. Я чувствовала то, чего не чувствовала никогда прежде. В местах, которые, как раньше считала, ну никак не связаны между собой.

Только вот неожиданно загудевшего около моего бедра предмета не должно было здесь быть, это я знала наверняка. Хотя бы потому, что он звонил.

Оторвавшись от моих губ, Бен выругался, чем слегка меня шокировал. И еще больше возбудил.

– Не обращай внимания, – велел он.

Легко ему говорить, ведь это не его стимулировал ниже пояса телефон. Я же не хотела испытать удовольствие – если мне суждено его сегодня испытать – благодаря мобильнику!

– Не могу, – сказала я, когда телефон снова загудел. – Он в таком месте, что действительно очень отвлекает.

Слегка переместившись, Бен достал из кармана телефон – у меня даже дыхание перехватило, так высоко его рука прошлась по моему бедру – и бросил его в сторону приборной панели. Неугомонный предмет упал на пол и продолжил гудеть.

– Проблема решена. – Бен снова целовал меня, и я забыла о звонке, забыла обо всем, пока не раздалось бип-бип принятого голосового сообщения, и… Боже, как я вообще могла обращать на это внимание, когда Бен?..

– Ты не собираешься посмотреть, кто это? – оторвавшись от него, выдохнула я.

– Нет, – ответил Маккаллох, щекоча дыханием мое ухо и чувствительное местечко за ним. Я задрожала. Как бы мне хотелось позволить себе погрузиться в это чувство, но тревога – совершенно лишняя сейчас! – тянула меня обратно на землю.

– Что, если это твоя мама?

– Вероятно, так оно и есть. Наплевать.