весьма влиятельных руководителей отделов. Кроме того, вместо ожидаемого непосредственного включения в состав РККА армий буржуазной Литвы, Латвии и Эстонии, Президиум Верховного Совета СССР под давлением Сталина и Берии вынес решение об их полном расформировании и решении судьбы каждого офицера и солдата в индивидуальном порядке. Так же было принято решение о направлении для прохождения службы всех призывников с так называемых «освобожденных территорий» в части Дальневосточного, Забайкальского и Среднеазиатского военных округов и о недопущении их локальной концентрации в каких-либо воинских частях.

Эти события, а также просочившиеся в высшие партийные круги невнятные слухи о тайных контактах товарища Сталина с какими-то неизвестными личностями, необычайно встревожили некоторых советских руководителей. На стол Лаврентия Берия легло донесение начальника ГУГБ НКВД комиссара государственной безопасности 2-го ранга Всеволода Николаевича Меркулова о зафиксированных внеслужебных контактах некоторых членов Политбюро. Началось все с участившихся встреч Маленкова с Кагановичем, к которым впоследствии примкнул первый секретарь КПУ Хрущев. Никита Сергеевич в течение пяти дней два раза летал в Москву из Киева, что было для него нетипично. Также были отмечены попытки контактов Маленкова с Ворошиловым и Молотовым. Но те от участия в таких «посиделках» демонстративно уклонялись. Хуже было то, что одновременно с Хрущевым из Ленинграда в Москву прилетал командующий ЛВО генерал-лейтенант Михаил Кирпонос, а во время второй встречи, пятнадцатого числа, к ним присоединились и командующий ЗапОВО генерал-полковник Дмитрий Павлов, и новоназначенный начальник Генштаба генерал-лейтенант Кирилл Мерецков. В воздухе отчетливо запахло тридцать шестым годом и тухачевщиной.

– Лаврентий, – сказал тогда Сталин Берии после прочтения этого донесения, – ты их людей от себя убирать начал, вот они и зашевелились. Раз уж так вышло, то создай по этому делу особую группу. Старшим назначь майора Филимонова, в замы ему дай кого-то из своих, понадежней. Секретность чтоб была высочайшая. И пусть роют со всей чекистской дотошностью. Если надо – до самого центра земли. И докладывай мне по этому вопросу ежедневно. ЭТИ могут быть пострашнее любого Гитлера. Мы-то с тобой уже знаем, чем закончилось подобное у наших потомков.

Случился этот разговор вчера вечером, а сегодня, после недельной командировки из РФ вернулась советская делегация. Вместе с ними прибыли и посланцы РФ более высокого ранга, чем в первый раз. Сразу у пункта перехода всех усадили в автобус и повезли на дачу к Хозяину. Из Кремля спешно выехал другой, не менее охраняемый кортеж. Покинул свой кабинет в здании на Лубянке и человек в пенсне.

На Ближнюю дачу они подъехали почти одновременно. Сначала «Паккард» Сталина, затем автобус с делегацией, потом и «эмка» Берии.

– Здравия желаю, товарищ Сталин, – сдержанно поздоровался с вождем маршал Шапошников, первым вышедший из автобуса, – вот мы и вернулись из будущего.

– Здравствуйте, Борис Михайлович, – Сталин пожал Шапошникову руку и с ног до головы оглядел стоявшего перед ним маршала. – Вы неплохо выглядите. Как ваше здоровье?

– Ничего, товарищ Сталин, – ответил Шапошников, – нормально.

– А мне докладывали, что вам нужна операция, – прищурившись, сказал Сталин. – Борис Михайлович, относитесь к своему здоровью серьезнее, дела, которые нам предстоят, воистину государственной важности. А потому мы просто обязаны заботиться о своем здоровье. Так что сразу после сегодняшнего совещания сдайте все дела в группе товарищу Василевскому и возвращайтесь в госпиталь. Есть мнение, назначить вас на очень ответственный пост, разумеется, после прохождения вами полного курса лечения. Вам все понятно?

– Так точно, товарищ Сталин, – ответил Шапошников, – есть сдать дела в группе генерал-майору Василевскому и пройти полный курс лечения.

– Ну, зачем же так официально? – уже мягче сказал Сталин. – Просто вы, Борис Михайлович, нужны нам живым, здоровым и в хорошем самочувствии. Впереди у нас еще много очень важных дел и болеть нам будет некогда.

– Спасибо, товарищ Сталин, за оказанное доверие, – кивнул маршал, – постараюсь не подвести нашу партию и правительство, – Шапошников оглянулся. – Разрешите, говоря по-старорежимному, представить вам генерал-полковника Шаманова Владимира Анатольевича, прибывшего к нам с ознакомительным визитом для согласования совместных действий.

– Здравия желаю, товарищ Сталин, – сказал Шаманов, с интересом разглядывая стоявшего перед ним Вождя Народов.

– Здравствуйте, товарищ Шаманов, – ответил Сталин, с не меньшим интересом смотревший на стоящего перед ним генерала. – Скажите, а почему вы тогда, в две тысячи восьмом, заранее объявили о своем наступлении на Зугдиди. Прямо какой-то князь Святослав получился. «Иду на вы». Противник-то и разбежался.

– Крови лишней не хотел, товарищ Сталин, – ответил Шаманов, – ни своей, ни чужой. Да и какие они нам чужие? В России грузин живет чуть ли не больше, чем в самой Грузии. Были бы на их месте какие-нибудь натовцы, тогда да, светопреставление было бы обеспечено. Храбрости у них еще меньше, чем, простите, у грузин, а жалости к ним у наших людей нет совершенно никакой.

– А немцы, – с интересом спросил Сталин, – как вы думаете, товарищ Шаманов, они могут стать для нас своими?

– Точно не знаю, товарищ Сталин, – ответил Шаманов, – но думаю, что в настоящий момент вряд ли. Сейчас они в эйфории от идеи национальной исключительности и от перспективы установить свое господство над миром. Драться за обещанные им Гитлером поместья и славянских рабов они будут ожесточенно, и истреблять их надо без всякой жалости. Может быть, когда-нибудь потом, они и сумеют перевоспитаться. Если кто на это способен, то только немцы, не зря же они чуть ли не со времен Ивана Васильевича начали переезжать из своей Германии в Россию.