ориентируясь по солнцу и звездам. Странно, что же он искал?
В любом случае, в итоге он вышел к деревне. Он не знал языка жителей – «Да и откуда ему знать?» – удивился вслух Джейми, – но, судя по его словам, сильно расстроился, узнав, что женщины в той деревне готовят в чугунных котелках.
– Тевактеньон так и сказала! – перебила его я. – Когда она рассказывала мне о нем, – если только это тот самый человек, – добавила я для проформы, – то говорила, что он все повторял что-то про котелки, про ножи и ружья. Мол, индейцам… как же она выразилась?.. мол, индейцам надо «жить по заветам предков, иначе белый человек съест их заживо».
– Очень впечатлительный парень, – пробормотал Джейми, не отрываясь от книги. – И красноречивый.
Однако уже через пару страниц немного прояснилось, чем была вызвана странная озабоченность Зуба Выдры котелками.
– «Не получилось, – прочитал Джейми. – Слишком поздно».
Он выпрямился, посмотрел на меня и продолжил:
«Я не знаю, в каком я точно времени, и не смог бы узнать, даже если бы понимал их язык, – эти люди ведут отсчет лет незнакомым мне способом. Однако я уверен, что уже слишком поздно.
Прибудь я в нужное время, до 1650 года, в деревне, расположенной так далеко от моря, не было бы никакого чугуна. Здесь его широко применяют, значит, я опоздал как минимум лет на пятьдесят, а то и больше!»
Истина ввергла Зуб Выдры в глубокое уныние, и несколько дней он пребывал в полнейшем отчаянии. Затем, решив, что надо двигаться дальше, он взял себя в руки. И отправился на север в одиночестве, правда, жители деревни собрали ему в путь кое-какую еду.
– Не представляю, о чем он только думал, – заметил Джейми. – Но храбрости ему не занимать. Его друзья погибли или пропали, с собой ничего нет, он не знает, где находится, и все же идет дальше.
– Честно говоря, больше ему ничего не оставалось. – Я снова осторожно коснулась книги, вспоминая свои первые дни после прохождения сквозь камни.
Разница заключалась в том, что этот человек целенаправленно решил пройти через камни. Зачем и как он это сделал, пока было неизвестно.
Путешествующий в одиночку по дикой местности, Зуб Выдры, компанию которому составляла лишь эта маленькая книжечка, решил, что займет свои мысли, делая записи о путешествии, его целях и мотивах.
«Возможно, моя – то есть наша – попытка провалится. Сейчас мне кажется вполне вероятным, что я просто погибну в этой глуши. Мысль о том, что о нашей доблестной попытке останутся записи, будет мне утешением, – только так я могу почтить память моих братьев и спутников в этом приключении».
Джейми прервался и потер глаза. Свеча прогорела, и от зевоты у меня так слезились глаза, что в мерцающем свете я едва могла разглядеть страницу, а от усталости кружилась голова.
– Давай остановимся, – сказала я и положила голову на крепкое плечо Джейми, от тепла которого мне стало спокойнее. – Я больше не могу, глаза слипаются, а торопить эту историю неправильно. Кроме того, – я зевнула так, что хрустнула челюсть и меня покачнуло, – Бри и Роджер, возможно, тоже захотят послушать.
Посмотрев на меня, Джейми широко зевнул, затем потряс головой и поморгал, будто удивленная сова, которую столкнули с ветки.
– Да, саксоночка, ты права. – Он закрыл книгу и аккуратно положил ее на столик у кровати.
Я даже не привела себя в порядок перед сном, а просто сняла одежду, почистила зубы и в рубашке забралась в кровать. Счастливо дремавший на подушке Адсо был явно недоволен тем, что мы присвоили себе его пространство, но после настойчивых требований Джейми сердито протопал к изножью кровати, где и повалился на мои ноги пушистым покрывалом.
Уже через пару минут Адсо забыл свою обиду, осторожно помял когтями простыни – и мои ноги – и убаюкивающе заурчал.
Его присутствие успокаивало меня почти так же, как тихий размеренный храп Джейми. Большую часть времени я чувствовала себя в безопасности здесь, в этом месте, которое стало моим домом, и радовалась тому, что я рядом с Джейми, несмотря ни на что. Но иногда я вдруг отчетливо осознавала масштабы пропасти, через которую прошла, ощущала головокружение при мысли о мире, в котором я родилась и который потеряла, и чувствовала себя очень одинокой. И напуганной.
Слова этого мужчины, его паника и отчаяние напомнили мне об ужасе и сомнениях, которые испытала я при прохождении через камни.
Я прижалась к моему спящему мужу, надежному и полному тепла, и слова Зуба Выдры будто проникли мне в голову – крик отчаяния звучал сквозь барьеры времени и языка.
К концу той страницы мелкие буквы латинских слов писали второпях, вместо некоторых были лишь точки, а окончания исчезли в безумных каракулях. В последних строках автор от безысходности забросил латынь и перешел на английский.
