копытами стих, она повернулась и сломя голову бросилась к хижине.
Уилл спал.
Проснулся он не сразу, но постепенно до него дошло, что он сидит на жестком деревянном полу. Юноша открыл глаза и нахмурился, оглядывая незнакомую обстановку. Он находился в маленькой хижине; яркое солнце, каким оно бывает под конец весны, пробивалось сквозь незастекленное окно, образуя на полу трапецию.
Уилл встал, пошатываясь со сна; выходит, он почему-то заснул прямо на полу, прислонившись спиной к стене. Интересно, почему он выбрал такое странное место, когда в хижине была и тахта, и пара стульев? Что-то со стуком скатилось с его колен на пол. Уилл посмотрел вниз: там лежал небольшой охотничий лук. Любопытно. Юноша поднял его и повертел в руках. Оружие так себе, без загиба назад, и линии не такие вытянутоизогнутые, как полагается настоящему луку. Подойдет только для мелкой дичи, подумал в смятении. Интересно, а где его собственный лук? Уилл не мог припомнить, как к нему попал этот, игрушечный.
А потом память вернулась к нему: он потерял лук, вернее, им завладели скандианцы тогда, на мосту. За этим воспоминанием пришли и остальные. Как он, пленник, бежал через топи и болота, как плыл с Эраком через Бурепенное море, вспомнил он и пристань на Скоргхийле, где они пережидали сезон штормов, а потом путешествие до Халласхольма.
А потом… А потом пустота.
Уилл рылся в памяти, пытаясь выудить оттуда хоть крупицу воспоминаний о том, что делал, приехав в столицу. Но тщетно. Он не мог вспомнить ничего, словно стена загораживала от него любое воспоминание о том времени.
Его охватил внезапный приступ страха. Ивэнлин! Что стало с ней? Он как сквозь завесу тумана припомнил, что над его подругой нависла какая-то грозная опасность. Нельзя рассказывать похитителям о том, кто она такая. А они вообще приехали в Халласхольм? Он бы это запомнил. Но где же тогда его зеленоглазая, светловолосая спутница, которая успела занять важное место в его жизни? Неужели он невольно предал ее? Неужели скандианцы убили Ивэнлин?
Клятва Валл! Теперь он вспомнил. Рагнак, верховный ярл, поклялся отомстить всей монаршей семье Аралуина. А Ивэнлин – это на самом деле Кассандра, и она принцесса. В отчаянии от того, что больше ничего не может вспомнить, Уилл ударил себя кулаками по лбу. Неужели он выдал девушку врагам, неужели предал ее?
Тут дверь хижины распахнулась настежь, заскрипев на петлях, и вошла Ивэнлин, осененная ярким солнечным светом, который отражался от снега за ее спиной, и невероятно красивая. Уилл знал, что такой она останется для него навсегда, сколько бы он ни прожил и как бы ни постарел.
Уилл сделал шаг ей навстречу, и по лицу его расплылась улыбка облегчения. Ивэнлин стояла, не произнося ни слова и не отводя от него глаз, точно ей явился призрак.
– Ивэнлин! – вскрикнул Уилл. – Слава богу, ты цела!
Но почему же ее глаза от этих слов заблестели, плечи затряслись и по щекам покатились слезы, одна за другой, одна за другой?
Он же не сказал ничего такого, от чего она могла бы заплакать.
Эпилог
Холт с Хорасом неспешно ехали по извилистой тропе, которая вела от замка Монсомбр. Оба молчали, и их не отпускало чувство огромной радости. Они снова были в пути. Зима почти позади, и, когда они доедут до границы, в Скандию уже можно будет передвигаться по дорогам.
Хорас оглянулся на мрачную громаду, в которой они были заперты столько недель. Он заслонил глаза от солнца, всматриваясь все пристальней.
– Холт, – сказал он, – посмотрите-ка сюда.
Рейнджер остановил Абеляра и обернулся. Над главной башней взвивался дымок. Они смотрели и смотрели; струя дыма становилась все толще и постепенно темнела.
– Судя по всему, – рассудительно заметил Холт, – какой-то растяпа оставил в подвале горящий факел. В самой гуще промасленных тряпок!
Хорас широко улыбнулся:
– И это вы поняли, просто взглянув на замок, а?
Холт серьезно кивнул:
– Мы, рейнджеры, славимся исключительной проницательностью. Как думаешь, в Галлике обойдутся без этого замка?
В главной башне находились покои только владельца замка; солдаты и прислуга жили в другом месте. У них будет уйма времени, чтобы помешать огню разрастись, но башня Депарнье была обречена. Вот и отлично: за все эти годы Монсомбр стал свидетелем таких жестокостей, таких преступлений, что Холт не хотел оставлять замок в первозданном виде и позволить тем самым Филемону продолжить дело своего хозяина.
– Конечно, каменные стены выстоят, – несколько разочарованно заметил Хорас.
– Безусловно, – согласился Холт. – А вот деревянные полы и опорные балки – нет. Потолки, лестницы – все сгорит и обвалится. Впрочем, жар доберется и до стен. Не удивлюсь, если некоторые из них тоже обрушатся.
– Отлично, – отозвался Хорас, сумев в одно слово вложить всю свою радость от осознания того, что они сделали и что им еще предстоит сделать.
