Большую часть дня они провели за обсуждением того, как им себя вести, и Хорасу не терпелось перейти от слов к делу. Когда они дошли до высоких дверей, ведущих в обеденный зал (высотой они были около трех метров), Холт положил руку юноше на плечо, остановив его. Он увидел нетерпение на лице младшего товарища. Их держали взаперти уже многие недели, им приходилось слушать презрительные, хоть и завуалированные, насмешки Депарнье и наблюдать за его издевательствами над слугами. Случай с поварихой и битва с молодым рыцарем были лишь двумя звеньями в длинной цепи. Холт знал, что Хорасу, нетерпеливому, как и вся молодежь, хотелось поскорее наказать Депарнье за его коварство и жестокость. Он также знал, что успех задуманного ими плана целиком зависит от умения выжидать.

Рейнджер понял, что Депарнье крайне важно казаться непобедимым и что это могло сыграть им на руку. Депарнье сам поставил себя в условия, вынуждавшие его принять любой вызов, если он брошен в присутствии свидетелей. Отговорки и увиливания тут ему не помогут. Если другим покажется, что он боится или не хочет сражаться, это станет для него началом долгого, но неизбежного падения.

Когда пленники остановились, Холт по глазам Хораса увидел, что тому не терпится приступить к выполнению плана.

– Помни, о чем я говорил, – успокаивающе произнес он. – Ничего не предпринимай, пока я не подам сигнал.

Хорас кивнул. Щеки его слегка зарделись от предвкушения справедливого возмездия.

– Я понял, – ответил он, с трудом сдерживая энтузиазм.

Но рейнджер не убрал руку с его плеча, не отвел от него пристального взгляда. Юноша трижды глубоко вздохнул, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце, а потом снова кивнул, уже медленнее.

– Я правда понял, Холт, – повторил он. – Я ничего не испорчу. Я знаю, как долго мы ждали этого момента. Не переживайте.

Холт еще добрую минуту вглядывался в его лицо. Наконец, успокоенный тем, что увидел, он кивнул и отпустил руку Хораса и резко толкнул двери. Они с грохотом растворились. Холт и Хорас проследовали в обеденный зал, где их уже дожидался Депарнье.

Еда снова оказалась не на высоте, и Холт в очередной раз подивился, почему все так расхваливают галлийскую кухню. На его вкус, местные повара слишком полагались на яркий, слегка тошнотворный контраст между сливками и чесноком. Он едва притронулся к своему блюду, но заметил, однако, что Хорас с аппетитом, присущим юности, сметал все, что оказывалось перед его носом.

Во время ужина рыцарь без конца отпускал саркастично-презрительные замечания о своих неуклюжих, тупых слугах и о том, как опозорился в битве его неизвестный юный противник. По заведенному обычаю Холт запивал еду вином, а Хорас ограничился стаканом воды. Когда они покончили с чересчур тяжелой пищей, слуги внесли кофейники.

Холт вынужден был признать, что с кофе дело обстояло лучше. Он был просто изумительный, куда лучше любого, что ему доводилось пить в Аралуине. Он отхлебнул горячего ароматного напитка, наслаждаясь каждой каплей и наблюдая за тем, как Депарнье со своей обычной презрительной улыбкой окидывает взглядом его самого и Хораса.

Галлийский рыцарь уже сделал кое-какие выводы о Холте: этот серобородый иностранец, решил он, не представляет никакой опасности. Конечно, с луком обращаться он обучен, а еще, возможно, неплохо владеет навыками маскировки и резьбы по дереву. Первоначальные же опасения, будто незнакомец обладает скрытой колдовской силой, не оправдались.

Теперь, когда Депарнье чувствовал себя в безопасности, он не мог удержаться от искушения и пуще прежнего изводил Холта своими насмешками и оскорблениями. Воспоминание о том, что сначала он испугался этого худосочного бродягу, лишь подливало масла в огонь и заставляло теперь нападать на Холта с удвоенной силой. Депарнье доставляло радость играть с людьми. Ему нравилось чувствовать их беспомощность, нравилось смотреть на их страдания и ярость, когда они не могли ничего поделать с его злоязычием.

Презрение к Холту все росло, а Хорасом он пренебрегал и вовсе. Всякий раз, когда они ужинали втроем, он с нетерпением ждал, когда придет время отмахнуться от этого дюжего юнца и отослать его, пунцового от смущения и гнева, обратно в башню. Вот и снова эта минута настала.

Депарнье качнулся на тяжелом стуле и опустошил серебряный кубок, который держал в левой руке, а правой презрительно махнул в сторону молодого человека.

– Оставь нас, мальчик, – приказал он, даже не глядя на Хораса.

По телу его пробежала дрожь восторга, когда тот, немного помолчав, медленно поднялся с места и, взглянув на своего спутника, произнес всего одно слово:

– Нет.

Наступила тишина. Бунт Хораса заставил Депарнье возликовать, но он и виду не подал, нахмурившись так, словно был сильно рассержен. Он медленно повернулся к юноше. Рыцарь заметил, что тот задышал быстрее – по его венам побежал адреналин: решающий момент наконец настал.

– Нет? – повторил Депарнье, будто не веря своим ушам. – Я в этом замке хозяин, и слово мое здесь закон. Все, кто живет здесь, стремятся мне угодить. Ты столь дерзок, чтобы отвечать мне отказом в моем же собственном замке?

– Прошло то время, когда вашему приказу повиновались беспрекословно. – Хорас отчетливо проговаривал каждое слово, стараясь не отступать от текста, заготовленного для него Холтом. – Своим безнравственным поведением вы лишились права требовать послушания.

Депарнье все еще сохранял маску недовольства: