А ведь он говорил, что арендовать офис на такой верхотуре – не лучшая идея…

В тот вечер они напились виски и бурбона. Но даже принятое море алкоголя не излечило Филиппа от мизантропии. Своего попутчика он терпел вынужденно. А Гарик совсем некстати вдруг начал пороть чушь:

– Дружбан, спой что-нибудь. Может, это последняя песня, которую услышит этот проклятый город. Какую-нибудь из своих, а? Ну чего тебе стоит? Я заплачу?.

Бывший продюсер принялся доставать из карманов и из ящика стола горсти новеньких тысячных банкнот, а потом и стодолларовых купюр. Достав большую пачку, он скатал из них большой ком и поджег его. И смотрел, как чернеют и морщатся лица мертвых американских президентов.

Зря он к нему полез. Тот, кого когда-то звали Филиппом, уже тогда был на взводе. А тут еще какая-то плесень ему указывала… Ему, легенде, единственному в своем роде! А он получил этих статуэток в виде граммофона так много, как никто в этой паршивой стране, которая вдруг решила провалиться в ад, хотя и раньше от рая была далека.

– Да пошел ты, – ответил Филипп и бросил в Гарика бутылку. Тот увернулся и захихикал.

– А-а-а. Понял. Ты без «фанеры» – никак. Ну, я тебе сейчас со смартфона включу… Ты главное, спой, дружище.

Бывший продюсер, похоже, был в стельку пьян и не понимал, что играет с огнем. Из кармана он достал давно не видевший сети телефон.

Каким-то чудом сохраняя еще самообладание, музыкант послал Гарика на три буквы, чувствуя, как пульс подскочил, а зубы сжались до скрипа. Хотелось одного – стиснуть руки на продюсерском горле и услышать хруст костей. Гарик в ответ хрипло рассмеялся и сказал еще что-то язвительное про последний концерт певца: мол, твари внизу такую музыку за милую душу будут слушать и башками в такт трясти.

И тут Филиппа понесло. Прыжком он преодолел разделявшее их расстояние и ударил продюсера кулаком в висок. Удар у него был хорошо поставлен. Больше Гарик уже не поднялся, потому что, падая, он неудачно ударился головой об угол стола. Хотя вроде был жив: кровь вытекала из раны толчками – значит, сердце еще билось.

Но даже это не утолило гнева артиста. Подобрав с пола шнур от зарядника, Филипп затянул его на горле недавнего товарища и держал, отсчитывая пять минут. Именно так они с Гариком в свое время разобрались с тремя сотрудницами крупной фирмы по недвижимости: бухгалтер, юристка, менеджер по рекламе; тридцать пять, тридцать и двадцать семь лет; крашеная блондинка, шатенка и брюнетка с короткой стрижкой. Мужская половина этой фирмы попыталась прорваться вниз и бросила женщин, думая, что уровень радиации «снизился». Идиоты.

Филипп и Гарик, конечно, сделали вид, что рады остаться в таком приятном обществе. А потом дождались, когда женщины уснут, и по очереди их задушили. Ведь защитить тех было больше некому. И в шахту лифта – фьють! Чтобы не делиться ничем. Противоположный пол этих приятелей не слишком интересовал, а запас пищи и чистой воды был большим, но совсем не бесконечным…

От конференц-зала тащить Гарика до лифта было слишком далеко и тяжело, а весил чертов продюсер почти как те три дамы, вместе взятые. Стоя рядом с трупом, Филипп думал, как от него избавиться, и не придумал способа лучше, кроме как подтащить тело к разбитому панорамному окну и перевалить через край – вниз. Тяжелый мертвец со свистом исчез в пучине.

В конце полета он уже был похож на крохотную игрушку из «Киндер-сюрприза».

Скатертью дорожка…

Когда небо пересек росчерк молнии и закапал дождь, Филипп вспомнил наставление погибшего.

«Не пей воду. Не жри еду. Только из герметичной упаковки. А то козленочком станешь. Пожалеешь, что не помер. Прячься! Не давай себя кусать никаким тварям, даже насекомым. И людям тоже».

Всю следующую неделю лил сплошной ливень. Сквозь плотную пелену туч не проникал ни один луч солнца. Филипп, как мог, прятался от воды, даже от малых капель.

Но настал день, когда ни в одном из кафетериев и буфетов здания никакой другой воды не осталось. Ни жестяных банок, ни бутылок. Выпил он даже все алкогольные напитки, отчего половину времени пребывал в состоянии опьянения и бреда, а вторую, отходя, – в состоянии жесткой депрессии, когда только слабость не позволяла ему совершить один из доступных вариантов суицида.

«Что это за хрень? Инопланетный вирус? Военная разработка? Убивает ли его кипячение? Черт его знает. Никто не знает».

Оказалось, не убивает. Или надо было кипятить дольше минуты. А у него не было даже электрогенератора – только походная керосинка. Ему и голову не пришло, что…

Сначала распухли язык и горло, потом с кожей начала твориться какая-то дрянь. Глаза заволокло мутной пленкой, и все вокруг погрузилось в туман.

И тогда он перестал бороться. Выбрался на открытую смотровую площадку и встал под дождь, как под душ. Только вымокнув до нитки, он вернулся в офис, откинулся в кресле и начал ждать.

Сознание померкло внезапно, будто поднесли к лицу маску с наркозом.

А проснулся он уже таким. Или даже не сам проснулся, а что-то другое проснулось в его теле.

Нетронутые башни из бетона и стекла (даже стекла были почти все целы) казались частью сюрреалистической картины. С неба лилась вода. Но