сказать, Лесосибирска, где хозяйничают синяки. Этот промышленный город сгорел почти полностью. Енисейск тоже полыхал, но избирательно, точечно, после катастрофы вообще происходило много пожаров. Однако Лесосибирску огонь причинил разрушения поистине катастрофические. Полыхало так, что староста всерьёз готовился эвакуировать посёлок, и только трёхдневные проливные дожди смогли если не потушить, то хотя бы локализовать адский пожар грузовых терминалов, полных пиломатериала, лесных складов и деревоперерабатывающих заводов.
Если Енисейск мы с муками зачистили, то на освобождение от бешеных синяков уцелевших пригородов соседнего города сил у общины просто нет. Блокпост возле кое-как восстановленного моста стоит, но на большее подтёсовцы пока неспособны. Почему так часто полыхало? Староста уверен, что поджоги были рукотворные, люди сходили с ума и мстили неизвестно кому.
— Баки на берегу наблюдаешь!? — перекрикивая гудение мощного водомёта «каэски», с набором вписывающейся длинным виражом в подход к устью Сыма, я показал Мозолевскому вдаль, на серебристые топливные ёмкости среди низких деревьев. — В прошлый раз, когда я был там, в них ещё оставалась солярка, немного! Если дикие мародёры не подрезали, то на обратном пути можно будет пополниться! Катя, потише!
Он кивнул, придерживая накинутый на голову капюшон.
Мимо проплыли крытые шифером навесы для отдыха и скамейки со столами и автомобильная грунтовка, спускающаяся к реке. Здесь ярцевские семьи любили проводить выходные. Лихо Катя подошла, теперь придётся действовать осторожно, лафа кончилась. Фарватер незнакомый, отмели, плохо видимые в коричневатой воде Сыма, могут доставить неприятности. Да и железные утопленники не исключаются.
Я по борту прошел к открытому шкиперскому окну, наклонился:
— Лоцию приготовила? Хорошо. Давай, заходи в устье самым малым, а мы подстрахуем эхолот, у бортов с шестами постоим.
— Может, ты сам сядешь? — неуверенно спросила она, быстро кивнув на штурвал и сразу с тревогой посмотрев на меня.
— Я ничуть не больше твоего знаю, рули, прорвёмся.
КС-100 медленно пополз вперёд, входя в чуть туманное устье таёжной реки. Справа ещё целыми окнами издали смотрели на нас бревенчатые домишки крошечной деревеньки Кривляк, тоже брошенной. Как-то предупреждающе смотрели...
Вот ведь зараза какая, раньше появление впереди по курсу таких поселений воспринимались с радостью, которую состояние посёлков, порой плачевное, никак не омрачало — всегда приятно увидеть посреди тайги жилое место! А теперь преданное людьми жильё словно выпячивало напоказ всё плохое, словно в укор. Нехорошее вспоминается в оставленных поселениях. Лезет в голову правдой и домыслами, картинками пытается прорисоваться в глазах, словно кто-то пытается воздействовать на психику. Уж столько всего повидал в рейдах, а так и не могу к этому привыкнуть.
Было время, и в районе Ярцево стояли как спецпоселения, так и лаготделения. Они входили в Сибирское управление лагерей особого назначения СибУЛОН. Один из таких лагпунктов находился совсем рядом с Кривляком, другой в Шерчанке, где-то тут и сейчас имеются остатки двух классических лагерных бараков. Видел я такие бараки близ Ермаково, семь на двадцать метров, немного заглублённые в землю. Вроде бы, тут бедовало более тысячи заключенных, которых пригнали сюда, не подумав, чем именно зэков нагрузить, преступное разгильдяйство. Больше этапы с заключёнными не приходили, и к 1940 году лагпункты прекратили существование.
Именно зэки стали первыми здешними жителями, ведь в момент появления лагерей в Кривляке не было местного населения. В Шерчанке жили кержаки, которых власти, решив поставить лаготделение, согнали с места, староверам пришлось уходить вверх по реке Кас. Таким образом, местное население с лагерями никак не соприкасалось и контактов с заключенными не имело, кроме, разве что, случайных. Свидетелей не оказалось, от того мифы и рождаются. Про побеги и пытки, расстрелы и общие захоронения, следов которых никто не нашёл… Мифы мифами, а на душе почему-то неспокойно.
Мели в устье действительно были.
Одна шла по левому борту, где с длинной полосатой палкой стоял я, другая вытянулась в форме обширного острова и имела совсем другие очертания, нежели та, что была нарисована в старенькой лоции.
Потом стало проще. Напряжение первых километров прошло, Я смотрел на откосы и пляжи, причудливо петляющую среди бескрайней равнинной тайги реку, неширокую и неспешную, светленькую и красивую. Русло лежало между берегов с откосами из кварцевого песка. Такого белоснежного песочка я до этого не видел. Как выяснилось чуть позже, этот песок был настолько чист, что если взять горсть и подбросить вверх, то падает он без пылевого следа.
Первое впечатление такое: мы попали в другой климат. Здесь нет ветерка, который почти всегда дует на Енисее, воздух прогревается гораздо сильней, и «каэска» двигалась как бы под тепловой подушкой. Такое впечатление, что охлаждаемый рекой нижний, что ли, воздух упрямо лежит на поверхности воды и не думает смешиваться с верхним, прогретым. Южный курорт! А ведь река течёт на широте Санкт-Петербурга… Хотя уже начинающий клониться к вечеру день был жарким, а Сым нёс свои воды довольно медленно, вода всё равно не прогревалась и была воистину ледяной, проверил, когда набирал ведро.
Договорившись с Катей, что через десять минут в очередной раз сменю её в рубке, я сел с биноклем ближе корме. Херцы-берцы, болота какие рядом, что ли? Мошка вокруг так и вьётся, от дрожания крылышек гул стоит! Небо безоблачное, с синевой, а надо мной оно какое-то серое. Привстав, я махнул биноклем над головой и тут же увидел голубое! Синь мелькнула, и ряды мошки опять сомкнулись, образуя небольшое серое покрывало.
