было нечего. Они не работали, проживая на три рубля в месяц от казны и помощь от партии. Главным образом промышляли: ловили нельму и ходили на охоту.

— Вон он, смотри! — показав на стену сосен над обрывом впереди, капитан, не глядя, протянул свой восьмикратный «Бушнелл».

В тридцатых годах прошлого века Курейку принялись развивать: появились добротные срубы, электростанция на дизтопливе, больница, школа, клуб и магазины. А в 1934 году было принято решение о создании музея Сталина. Сначала он располагался в избе, в которой тот жил, потом построили двухэтажное деревянное здание. А затем, уже в пятидесятых, приступили к строительству Пантеона из красного кирпича, в который поместили и избушку, и множество других экспонатов. Строили Пантеон заключенные Норильлага. Жители Курейки, большинство из которых были спецпереселенцы, варили уху, которую дети в бидонах приносили заключенным. Затем на стройке произошел какой-то несчастный случай, и детей пускать перестали.

О, все сюда потянулись!

В двух километрах ниже по реке от края села, среди разрывов в стене деревьев виднелись чёрные обгорелый остов некогда величественного сооружения и яркое белое пятно обломка на постаменте перед фасадом.

Ни единой души там. Мёртво.

— Я же его ещё целым видел, когда музей ещё работал! Памятник был высокий, как морской маяк. За ним — огромное серое здание, облицованное благородным мрамором, хитрое такое, сложное, со стеклянным колпаком наверху, с траншеями да подземными ходами...

Позади иронически хмыкнула его жена, и шкипер тут же заюлил:

— Элеонорушка? Ты тут? Ну, как помнил, отец рассказывал, что вместе видели, мал я был ещё. Но ведь что-то действительно вспоминается!

— По рассказам тебе и вспоминается, — строго подчеркнула Элеонора Викторовна. — Специально для отопления музея построили котельную и электростанцию. Тут всё освещались, сотни фонарей горели, чтобы проходящие суда поклонились, гудок подавали. Тогда село и начали благоустраивать.

— Дык не позориться же ей рядом в таком затрапезном виде, нельзя величие губить! — резонно заметил шкипер.

Рядом стала Екатерина, и я, обняв её за плечи, переместился направо, заслоняя её от ветерка. Слышал, что вокруг Пантеона всё заасфальтироли, а красивые голубые ели привезли аж из самой Москвы. Огромные вертикальные окна имели тройное остекление с циркуляцией воздуха, чтобы не замерзали, а на высоком в этом месте берегу установили памятник. Всем капитанам пароходам в обязательном порядке предписывалось делать остановку, во время которой пассажиры с трепетом посещали музей. Таежный дворец просуществовал до 1961 года, когда было принято решение музей Сталина срочно ликвидировать, а памятник захоронить.

Петляков принялся эмоционально рассказывать, как спешно сносили и топили статую из белого гранита.

— Возились они до-олго… Домик разобрали прямо внутри Пантеона и спалили. Потом приняли памятник тросами стаскивать, двумя тракторами. И опять задержка, не даётся статуя! Три часа корячились, так он сопротивлялся. Прорубили прорубь, и давай его тут заталкивать, уже ночью. А он не влезает, глубины мало. Торчит по грудь головой вверх, смотрит на них!

— Ужас какой… — шепнула Катя, крепче прижимаясь ко мне.

— Ни туда — ни сюда! Секретарь туруханского райкома партии чуть с ума не сошёл в своём страхе и ругани! Что делать, срочно запросили у речников батиметрическую карту, выбрали новое место, прорубь на этот раз сделали широченную, будто всей бригадой топиться собрались. Запихали…

— Геннадий Фёдорович, а правду говорят, что статую ещё долго было под водой видать, с палубы? — как-то робко поинтересовалась Катя.

— Истинная правда! — авторитетным тоном гаркнул шкипер «Провокатора».

— Кошмар, — резко сказала его жена, нахмурившись. — Если бы увидела, получила бы инфаркт. Само здание Пантеона ещё долго стояло заброшенным, а в 1995 году по непонятной причине сгорело. Ох, плохое это место, нечистое… — женщина, покачав головой, внимательно посмотрела туда, где когда-то высился единовластный хозяин Енисея.

— Зря его снесли, — сказал я. — Поторопились. Какова бы не была история, её надо знать и помнить. Хотя бы ради заключённых, раз на Енисее любви к Сталину нет. Зэки строили Пантеон не из-за любви к вождю, а из-за страха. Вот он и должен был оставаться памятником им и символом его эпохи.

— Это да, на реке любви к Сталину ещё долго не будет, — поддакнул дед. — Тут все потерпевшие, кроме приезжих.

— Любовь и не требуется, а вот память об одном из своих великих вождей народу нужна, она страну держит, чтобы не рассыпалась в труху, — поддержала меня Элеонора Викторовна. — Восторжествовал вандализм. Не нравится историческая личность и отношение к ней современников —  значит, нужно уничтожить. Потому и небылицы всякие начали сочинять, даже в учебниках истории писали глупости о мраморной, а то и бронзовой статуе и такой же лестнице, ведущей от берега. Стоял бы музей, и никто не врал бы.

На что Геннадий Фёдорович с гневом и возмущением вопросил:

— Доколь тирана восславлять!?

В ответ его супруга сказала:

— Дурак ты старый! Объяснила же!