– …И развеять на байты того, кто на человеческую природу покусится.

Сжавшиеся в тугую пружину секунды разматывались в обратном направлении. Даже не было нужды тянуть время. Помощь должна была прийти в пределах десяти минут. Пусть террорист говорит подольше.

‹Dmn: Поспорь с ним! Пусть разовьет мысль. Расчетное время до наших – восемь-одиннадцать минут…›

И тут в канале раздался крик. Вин орал так, будто с него сдирали кожу – одновременно десятком узких лоскутов, присыпая свежие раны солью.

Легба моментально скосил глаза на Чена. Тот не дернулся, не ринулся на сектантов, не начал палить по всем вокруг и даже ничего не сказал. У него просто потускнел взгляд, как у человека, который только что проснулся и теперь не может понять, что происходит.

‹Dmn: Поспорь! Это единственный шанс спасти Вина, ты же и сам прекрасно понимаешь!›

– Сначала речь, – хрипло процедил Чен.

– О, я рад, что ты решил послушать, – ван Дайк прижал руку к груди. – Признаюсь честно, я и сам не люблю, чтобы между людьми оставалась недосказанность…

…новый вопль Вина был слабее предыдущего, но все так же пробирал до самого нутра.

– Говори! – Чен уже рычал.

– Раз ты настаиваешь, – седой предводитель сектантов поклонился, а затем голос его возвысился, и сразу стало понятно, что тот, кто оборудовал комнату с алтарем, был знаком с акустикой не понаслышке. – Искушение, братья мои. Искушение – вот что мы сейчас видим. Словно змей, оно незаметно скользит и приближается, пока не вопьется в сердце. И тогда яд начинает медленно проникать, отравляя тело, разум и душу. Самое страшное искушение, которое можно встретить в жизни, это мысль уподобиться Богу. Творить то, что только в Его власти. Создавать демонов и иных сущностей, не являющихся людьми, потому что лишь Господу под силу сей поступок…

Легба не мог не признать, что ораторские способности у ван Дайка имеются. Более того, он успел отточить их, поскольку буквально парой слов поверг сектантов в фанатичный экстаз и полностью подчинил их внимание. Это могло стать преимуществом, но демон был уверен: пока Вин не будет свободен, Чен не сдвинется с места, боясь стать причиной смерти брата.

– …но перед нами, соратники мои, не само искушение, а всего лишь его результат. До создателя сего мы доберемся чуть позже и дадим ему прочувствовать творческие муки, которые претерпел сам Господь, создавая мир. Да, перед нами всего лишь результат искушения, но этот результат действует так же. Своим существованием он демонстрирует нам греховность собственной природы. Находясь среди нас, он искушает не дожидаться иной жизни, а уже сейчас вступить в перерождение, чтобы обмануть время и оказаться в Эдеме. Своим поведением он доказывает змеиную сущность – прокравшись в чужой дом тайно, похищает то, что дорого людям…

Прошло уже пять минут, а помощи все не было. Дамбала отрапортовала – новых сообщений из Центра нет. Снаружи все было тихо и спокойно, в то время как внутри – демон чувствовал это – Каспер ван Дайк приближался к кульминации своей речи.

– Что можно противопоставить искушению? – спросил он.

– Веру! – единый выкрик сектантов был едва ли не так же страшен, как раздавшийся за этим новый стон Вина.

– Да. И вера оградит нас от искушения. Чем можно спасти тех, кто впал в искушение?

– Милосердием!

– Да. И милосердие поглотит яд, если он еще не зашел слишком глубоко. Но что ожидает того, кто сам плоть от плоти искушение, потому что ирреален и не должен существовать по закону Господа?

– Искупление!

– Да, – в этот раз Каспер ван Дайк сделал паузу. Глаза его налились кровью, губы искривились, и начали подергиваться пальцы на руке, которая все так же лежала на сердце. – И мы говорим, что искупление есть страдание. Мы говорим, что искупление – огонь, очищающий душу. Мы говорим, что сие есть благо и спасение, но не стоит в попытке помочь нечестивцу впадать в ярость. Не достойно просвещенным упиваться болью врага и смотреть, как он корчится в муках. Мы всегда должны помнить о самом главном, что заповедовал нам Господь – о сострадании. Так пусть же сострадание станет мечом, пронзающим искушение.

Легба слишком сосредоточился на том, чтобы достучаться до подкрепления. Излишне уверился в том, что они смогут дотянуть. Поддался плавности речи белобрысого и неспешности течения проповеди.

И потому пропустил момент, когда ван Дайк отнял руку от груди и вскинул вверх, сжав в кулак.

В этот раз Вин даже не кричал, а скрипел, словно царапали железом по стеклу. Этот вопль пробирался в нутро и впечатывался там. От бездны отчаяния, таившейся в крике, хотелось убежать, а невозможность сделать хоть что-нибудь, чтобы не слышать его, доводила до сбоя всех логических цыпочек, перемыкая их между собой.

Вопль оборвался так же внезапно, как и раздался, и в тот момент Легба понял, что теперь уже точно все. Череда смертей, с которых началась их операция, затронула и того, кто не мог убить даже при всем желании.

– Сострадание быстрой смерти, – прошептал белобрысый. Улыбка его свидетельствовала об извращенном удовольствии, которое ван Дайк получал от