Покачав головой, я отправляюсь на поиски Мелани Аллен, выслеживаю ее и отвожу на Возврат, все время прислушиваясь — не запел ли Оуэн снова. Но он молчит.

Покончив с листом, я возвращаюсь в кофейню, чтобы освободить Уэсли из ярма домашних забот. Чтобы сэкономить время, я пользуюсь дверью в чулан. И замираю на пороге.

Он уже не один.

Я крадусь вдоль стены и выглядываю. Они оживленно болтают с папой, обсуждая достоинства колумбийского кофе. Уэсли протирает пол шваброй. Все вокруг сверкает чистотой. В центре мраморного пола блистает красная каменная роза диаметром со столик.

Папа держит в одной руке кружку, а в другой — валик для покраски. Слегка расплескав кофейную гущу из чашки, он накладывает полосу цвета горелой карамели на одну из стен. Папа стоит спиной ко мне, увлеченный разговором. Уэсли замечает меня и молча наблюдает, как я крадусь от чулана ко входу в кафе.

— Привет, Мак, — говорит он, дождавшись, когда я встану на пороге. — А я не слышал, как ты пришла.

— А вот и ты, — говорит папа, помахивая валиком. Он весьма оживлен, и в его глазах появился веселый огонек.

— Я сказал мистеру Бишопу, что прикрою тебя, пока ты сходишь наверх за едой.

— Даже поверить не могу, что ты так быстро приручила Уэсли и заставила его делать свою работу, — шутит папа. Он прихлебывает кофе из чашки, удивляется, что там мало осталось, и ставит ее в сторону. — Ты его спугнешь.

— Что ж, — философски говорю я. — Его легко напугать, это факт.

Уэсли притворно обижается.

— Мисс Бишоп! — чопорно говорит он, и я не удерживаюсь от смеха. Он потрясающе скопировал Патрика. — На самом деле, — признается он папе, — это правда. Но не волнуйтесь, мистер Бишоп. Мак придется выдумать что-нибудь пострашнее домашних обязанностей, если она захочет меня отпугнуть.

Уэсли картинно подмигивает. Папа расплывается в улыбке. Я буквально вижу на его лбу бегущую строку: «Первая любовь!»Уэсли тоже это чувствует, потому что, похоже, решает поменять стратегию. Он откладывает швабру в сторону.

— Вы не будете против, если я ненадолго похищу Маккензи? Мы работаем над ее летним чтением.

Пала просто сияет.

— Конечно нет! — Он помахивает валиком. — Идите сейчас же.

Я уже жду, что он добавит «детки» или «голубки», но он, слава богу, этого не делает.

В это время Уэсли пытается стянуть с руки перчатку. Кольцо прилипло к резине, и когда ему наконец удается высвободить руку, серебряный кружок слетает с пальца и со звоном катится по мраморному полу под старую духовку. Мы с Уэсом одновременно наклоняемся, чтобы достать его, и тут папа кладет руку ему на плечо.

Уэс столбенеет. По его лицу пробегает тень.

Папа что-то говорит ему, но я не слушаю и падаю на колени перед духовкой. Металлический бортик больно вгрызается в мою раненую руку, я изо всех сил тянусь пальцами и наконец захватываю кольцо. Я вскакиваю на ноги, а Уэс, стиснув зубы, качает головой.

— Уэсли, все в порядке? — спрашивает папа и отпускает его плечо. Уэс кивает и легонько вздыхает, когда я кладу кольцо ему на ладонь. Он тут же надевает его.

— Да, — говорит он уже более уверенно. — Все в порядке. Просто голова закружилась. — Он выдает напряженный смешок. — Наверное, надышался парами от синего мыла Мак.

— Ага! — восклицаю я. — Я же говорила, уборка вредна для здоровья.

— Надо было тебя послушать.

— Давай выйдем на свежий воздух!

— Хорошая идея.

— Увидимся, пап.

Я закрываю за нами дверь, и Уэсли сползает по ней, как вареная макаронина. Он бледен как мел. Мне знакомо это чувство.

— У меня наверху есть аспирин, — предлагаю я.