будет вернее. Лезть не надо на рожон, тогда и защита человеческая вполне сгодится.

– Вы полагаетесь на каменные стены, но они не спасли Иерихон. «Будь мне каменною твердынею, домом прибежища, чтобы спасти меня» – вот как сказано в Псалмах. Против Господней воли вы не спасетесь, господин охотник. Если Он решит предуготовить вас к гибели – вы можете лишь молиться. Молитесь, чтобы спастись.

– Orate vero ut hieme non fiant[28], — пробормотал Курт себе под нос. – Правда, для этого уже поздновато…

– Я тебе еще кое-что скажу, Феликс, – продолжил Ван Ален. – И тоже по Писанию. У всякого, знаешь, в Писании этом есть нечто, что запоминается всего более; тебе в голову лезут молебствия о милости Божьей и немощи человеческой, Молоту Ведьм – наверняка что-нибудь о Господе, огнем карающем, всякому свое. Так вот у меня тоже имеется в памяти излюбленная выдержка, и я полагаю ее куда как более верной. «Quicumque effuderit humanum sanguinem fundetur sanguis illius ad imaginem quippe Dei factus est homo»…

– Произношением можно распугивать демонов, – заметил Курт вполголоса.

– «Кто прольет кровь человеческую, – перевел охотник, никак не ответив и даже не обернувшись, – того кровь прольется рукою человека: ибо человек создан по образу Божию». Были б у меня рыцарские прибамбасы – написал бы это на щите, вроде девиза. Эта тварь свое получит, и не Господь ее поразит молнией, а человек к чертям собачьим вывернет его поганую шкуру наизнанку. Если он не удерет отсюда, если так и продолжит на нас охотиться, я лично эту шкуру сдеру и сделаю себе еще один воротник.

– Это… – запнувшись на полузвуке, проронила Амалия, – это у вас… не волчья?..

– Нет, – небрежно поправив наброшенную на плечи куртку, кивнул Ван Ален с заметной гордостью. – Это мой приз. Который я обрел, замечу, когда был старше твоего отпрыска всего двумя годами.

– А от зондергруппы я слышал, – заметил Курт в воцарившейся внезапно тишине, – что их тела разлагаются после смерти, причем едва ли не за минуты.

– Разлагаются, если убить не сразу. Но если, к примеру, снесешь твари голову – смерть наступает почти мгновенно, и ты будешь иметь возможность обзавестись вот таким трофеем.

– Как можно! – наконец, разрушил тишину торговец. – Ведь это ж человек, какой-никакой; Господи Иисусе, как же у вас рука-то поднялась!

– Я посмотрю, как ты заговоришь у этого гада под когтями, – покривился охотник. – Уж на кого, а на человека это похоже всего менее.

– Любопытное наблюдение, – произнес Бруно негромко. – Отчего бы тогда, выследив ликантропа в его человеческом обличье, не стянуть с него кожу и не обтянуть рукоять? Вот это был бы трофей так трофей.

– А что? – пожал плечами Курт, когда охотник вперил в помощника уничтожающий взор. – Не все ли равно? Тварь и есть тварь.

– Слышу нотки осуждения в голосе.

– В самом деле? С чего б это.

– Ваши из зондергруппы стрижьи клыки нанизывают и носят вроде амулета. А те тоже люди, хоть и ненормальные; и в чем отличие?

– Кто тебе сказал такую чушь?

– Ходят слухи.

– Знаешь, Ян, чем «слух» отличается от «информации»?

– Что, враки?

– Я знаю их шарфюрера лично и могу сказать с уверенностью: тому, кто попытался бы выкинуть подобный фортель со стрижьими зубами, Келлер повышибал бы его собственные. Однако, если ты ожидаешь проповеди – напрасно. Никакими наставлениями я не приневолю тебя оторвать этот воротник, благочестиво отпеть и предать погребению; ты взрослый и временами разумный человек и, если останешься в своем деле, когда-нибудь поймешь все сам.

– Пойму – что? – уточнил Ван Ален ревниво. – Что они милые Божьи создания? Эти – хорошие песики, а стриги – славные парни?

– Ты удивишься.

– Тебе известно что-то, что не известно мне?

– Забавно, что ты удивляешься сейчас. Разумеется, инквизитору первого ранга, наделенному особыми полномочиями, известно очень много такого, чего ты не знаешь. А кроме того, Ян, в этом простая логика: принадлежность к некоторым кругам не означает единого для этих кругов мировоззрения.

– Вервольфы и стриги – не «некоторые круги», которые можно, если надоело, отринуть, как студенческую банду или приходской хор. Это господин бродячий рыцарь может прикупить земельки и заделаться садоводом или твой помощник – расстричься и стать торговцем, а тварь тварью и останется. Никто из них заново не переродится.

– Господин фон Зайденберг, начав выращивать яблоки, тоже не перестанет быть рыцарем – посвящение останется при нем, попросту он займется другим делом, оставшись тем, кто он есть.

– Не похоже, что наш знакомец намерен заняться чем-то, кроме поедания путешествующих. Замечу, что сукин сын, с которого я содрал этот клок, тоже