затруднительного положения, в которое я попал по милости отца Эльвианоры, все-таки нашелся. Причем нашелся он не только для меня, а и для большинства бедолаг, которые бредут сейчас с потерянным видом, совершенно не подозревая о том, насколько же в ближайшее время изменится их обыденная жизнь. Да, именно так. Сейчас я уже твердо решил, что приложу все усилия для спасения как можно большего числа людей, ведь с какой стороны не глянь, а дело это действительно стоящее. Ну, во-первых, это попросту благородно. Будет о чем рассказать Эльви, когда я наконец ее найду. Во вторых – я все еще не мог вспоминать без содрогания о той твари, которая выпала из последнего портала, едва не угодив мне на голову. А что если такая тварь не одна? А что если на станции, в которую мы попадем через портал, их окажутся тысячи? Или десятки тысяч? Одному в таком случае никак не справиться, даже имея такого полезного симбионта, как Антонина Семеновна. Да и вообще: если дела будут совсем плохи, вполне можно будет использовать местных в качестве приманки, и пока амебы, личинки или как их там, дюжинами будут употреблять в пищу туземцев «Болтанки», мне, возможно, удастся улизнуть при помощи диспетчера через новый портал.
Кстати, а что из себя представляет этот пресловутый диспетчер? В том, что он не человек, а точнее не биологическое существо, я не сомневался ни на йоту, древние ведь вымерли давным-давно. Наверняка, в роли смотрителя станции выступает обычная компьютерная программа, все еще продолжающая функционировать, несмотря ни на что. А хотя: посмотрим – увидим.
Когда мы добрались до площади – вся она была уже со всех сторон почти под завязку наполнена народом. Пристроиться можно было только сзади, но даже оттуда вполне сносно видно было происходящее в центре, благодаря довольно высокому деревянному помосту, возвышающемуся над морем из людских голов. На помосте стояло четыре фигуры. Три в черных сутанах и островерхих шляпах, опять же строгого черного цвета. Четвертая же была облачена в настоящий генеральский мундир или нечто на него весьма похожее. Все четверо – мужчины. Лиц их, к сожалению, как следует разглядеть не удалось – очень уж велико было расстояние. Зато отлично можно было разглядеть установленное на помосте устройство, в назначении которого сомневаться не приходилось. Воочию я конечно никогда не видел гильотины, но здесь ошибиться было точно невозможно. Плоская деревянная платформа в рост человека, на лицевой стороне виднеется несложная конструкция из бруса с вырезом для шеи. Сверху, над ней, на высоте в полтора человеческих роста, из пазов держателей хищно поблескивает конец широченного металлического лезвия. То ли лезвие в ржавых разводах, то ли потемнело местами от запекшейся крови. Стоило мне уяснить, что же за устройство представлено на трибуне для всеобщего обозрения, как я сразу все понял. Нет, я конечно далеко не ангел, но специфика местных развлечений мне определенно не по душе. Дикари, одним словом, что с них взять?
Нам, можно сказать, «повезло», представление началось почти сразу. Безбожно шепелявя, господин в генеральском мундире произнес короткую речь, из которой становилось ясно, что именно сейчас, как никогда, следует бороться за чистоту расы еще более рьяно, чем раньше, ибо Укатар не спит, завоевывая души все новых и новых грешников, и если, дескать, срочные меры не будут приняты в ближайшем будущем, то миром окончательно завладеет тьма. Он еще вещал минут пятнадцать все в том же духе, затем эстафету передал «монахам». К счастью, церковная братия ограничилась песнопениями и парой молитв. А вот затем… затем началось самое интересное. Двое монахов втащили на помост человека с завязанными руками. Выглядел он вполне обыденно – обыкновенный «работяга» в замасленном рабочем комбинезоне. Неухоженная борода, лиловый синяк под правым глазом знатнее некуда. Его видно было даже оттуда, где я стоял. Остальные черты лица осужденного как-то расплывались – очень уж велико было разделяющее нас расстояние. Приговора, как такового, не было, его никто огласить не удосужился. Зато бедолагу не поленились раздеть, и тут уж даже я не смог удержаться от удивленного восклицания. И было отчего! Там, где у нормального человека должна быть грудь, у этого бугрилась гигантская опухоль, умудряющаяся к тому же каким-то загадочным образом время от времени менять свои очертания так, как будто она живая и существует отдельно от тела. Зрелище оказалось настолько отвратительным, что я, признаться, был даже рад, когда беднягу подвели наконец к гильотине и уложили животом книзу на ее узкое ложе. Быстрое падение лезвия, громкий стук. Еще миг – и голова осужденного уже отлетает в сторону людского моря вместо того, чтобы упасть в заботливо подставленный под нее таз. Толпа разражается криками, кто-то даже свистит, а счастливчик, поймавший голову, захлебывается в победном вопле. Настроение народа, доселе весьма унылое, внезапно начинает расти в геометрической прогрессии. Все, первая жертва принесена, толпа почуяла запах крови, а ведь нет ничего в мире более волнующего, чем этот запах!!!
После первой жертвы следует вторая. После второй – третья. После третьей… Толпа уже ликует, беснуется, но чувствуется, что ей все еще мало, и тогда недоросль в генеральском мундире дает новую отмашку.
На помост возводят девочку. Лет четырнадцати. Она невысокая, тощая, на голове спутанный клубок из некогда белокурых волос. Лица ее я бы так и не увидел, но предприимчивый Тихоня извлек вдруг откуда-то из складок своего плаща самый обыкновенный театральный бинокль и тотчас же вручил его мне, тихо пробурчав что-то нечленораздельное себе под нос.
Черт! Черт! Черт! Кровавый морок отступает, только теперь я начинаю понимать, что же на самом деле происходит перед моими глазами. Это не
